фик

[pandora-hearts]

Название: Раннее лето
Фэндом: Сердца Пандоры
Авторы: Гордыня и morgarata
Бета: вкусный костный мозг
Рейтинг: R (хотя бета немного несогласна, так что будьте осторожны)
Пейринг: Винсент/Оз
Жанр: PWP
Дисклеймер: мы отрекаемся, да.
Предупреждения: второй автор писал это с температурой и упячкой - по жизни.

Пожалуй, Оз любил жару. Только именно морскую, не дающую задохнуться, пронизанную легкими бирюзовыми нитями свежего ветра. Он любил жару в то время, когда можно позволить себе ни о чём не думать и когда можно в любой момент и без каких-либо препятствий спрятаться в тени и выпить чего-нибудь холодного.
Можно сказать, что в этот день ему повезло - вся остальная компания разбрелась кто куда, оставив его в одиночестве, и он может спокойно посидеть у окна, подставляя лицо порывам солено-горького воздуха с моря. В какой-то момент ему даже показалось, что его лица касаются брызги от волн, хоть и прекрасно понимая, что это лишь влияние вездесущей жары. Жарко. И жизнь жаркая. Сейчас он сполна пытался насладиться ее вкусом - у нее почему-то был запах остывшей земли и перезрелых фруктов, а ещё звук нестройного пьяного хора со стороны ближайшего трактира. Это, несомненно, придавало ей весьма странный привкус, приторно-сладкий, лишь чуть-чуть горчащий на самом кончике языка и какой-то слегка тошнотворный от этих самых переспелых фруктов.
Оз медленно, с чувством, вдохнул, вбирая в себя эту жизнь - и запил ее рубиновым на свету вином. Вино было сладким-сладким, почти таким же приторным, как и эта жизнь, и таким же тёрпким, и изначально с почти незаметной кислинкой. А в такой день больше ничего не хотелось.
- Нравится? - насмешливый голос ворвался в его прохладное уединение, мимоходом принеся за собой жар безумия его владельца.
- Что именно? - лениво поинтересовался Безариус, к огорчению гостя, не вздрогнув и не поперхнувшись.
Сейчас ему было не интересно удивляться чему-либо, а ещё чертовски, ну просто до ужаса, лень. К сожалению маркиза, гость не разделял его настроения, а иначе, с чего бы ему появиться здесь? Только Винсент мог так равнодушно относиться к вездесущей жаре. Он сам был словно её посланник, а может, просто друг, привносящий в неё ещё большее, отличительное безумие, отдающее издевательски несуществующей прохладой.
Несуществующей… А ведь Оз всегда питал слабость к иллюзиям. В этих иллюзиях, таких простых на вид, всегда было много интересных сложностей. Разгадывать их было... Забавно? Наверное так. Вот и сейчас ему было интересно, что Найтрей выкинет на этот раз. А в том, что он обязательно это сделает, не было никаких сомнений. Ведь речь идёт о Винсенте Найтрее. Оз давно уже не то смирился, не то принял это. И скорее, второе, ведь его основная черта - не смиряться, нет, просто принимать всё таким, как оно есть. С меланхоличной непринужденностью изменяться - и изменять мир. И с непринуждённостью ребёнка учиться жить в мире, за изменениями которого не сумел уследить когда-то.
Он просто принимал это - наблюдатель, пришедший призраком в этот мир. Жаль, что лишь наблюдением ему не удалось ограничиться. Вернее, ему не дали, хотя какая уж теперь разница… Теперь для Оза существовало только настоящее. А настоящее ехидно усмехалось, поблескивая разноцветными глазами.
Медовые волосы в солнечных лучах отливали золотом, а расслабленная поза говорила о том, что контрактора одной из сильнейших цепей Найтрей даже не опасается. Впрочем, чего опасаться не знал и Оз, да и не искал никаких причин для этого. Но все ведь склонно меняться и поэтому никогда не стоит забывать об осторожности, особенно находясь рядом с этим человеком. С этим так отдалённо похожим на доброго и милого Гилберта Винсентом Найтреем. Похожим настолько отдаленно, что Оз порой начинал сомневаться в их родстве, хотя эти сомнения всегда приходили лишь как бы между делом и серьёзному рассмотрению не подлежали. Вот и сейчас, промелькнули мимолетным сожалением и исчезли. Маркиз не привык о чём-либо долго сожалеть.
Вспомнив о том, что в мире существуют правила гостеприимства, Оз поинтересовался:
- Будешь? - и кивнул в сторону открытой бутылки.
- Ты, оказывается, пьешь, - Винсент с некоторым удивлением покосился на него.
Оз предпочёл не отвечать на столь явно риторический вопрос, лениво покачивая бокалом.
- Так будешь или нет?
Тот пожал плечами:
- Буду.
Оз наигранно-огорчённо вздыхает, достает из серванта ещё один бокал и ставит на стол, затем наливает в него положенную половину с весьма удивительной точностью. Найтрей щурится, наблюдая за этими действиями, смотрит так, будто хочет в чем-то изобличить. Безариуса это не беспокоит и его рука совсем не дрожит.
Винсента это… Заинтересовало? Нет, скорее разожгло азарт. Ему нравилось играть с достойными противниками, а хотели ли они сами этого – для него не так уж и важно. Главное, чтобы ему самому было интересно.
Сейчас его просто до костей доставала эта тягучая скука, пропитанная жаром летнего дня. Она сводит зубы дешевой карамелью и тягучей нугой сковывает движения, хрустом отдающиеся в суставах. Это просто невыносимо и Винсент многое бы отдал, чтобы избавиться от ее душного покрова. Ему неважно, за чей это произойдёт счёт, пускай даже за счёт психического здоровья этого так любимого его братом мальчишки. Хотя... Так ли его и много осталось? В любом случае, похоже, Винсенту выпал отличный шанс это проверить.
Оз тем временем с лучезарной улыбкой протягивал ему переливающийся гранатовыми гранями бокал.
- Прошу..
- Благодарю, - привычно улыбнулся Найтрей, принимая бокал, но пить не спешил, лишь легко коснувшись губами прохладного стекла.
Оз едва заметно усмехнулся этому проявлению недоверия и первым пригубил благородный напиток, безмятежно глядя на гостя. Прохладное поначалу вино тут же отдавало теплом в вены, щекоча рассыпавшимися хмельными искрами. Безариус улыбнулся, весьма довольный жизнью. Он непринуждённо пересёк комнату и уселся на подоконник, чуть прищурив глаза от слишком яркого света солнечных лучей. Только тот все равно забрался в них шальным отблеском изумрудной бездны.
Винсент позволил себе сделать маленький глоточек, отметив про себя, что у мальчишки неплохой вкус. Вкус… Винсент поиграл словом, запутывая его в лабиринтах мыслей, доводя до той степени, когда первоначальный смысл теряется. Вдруг почему-то вспомнился солоновато-металлический привкус крови, высушивающий глотку и забивающий лёгкие привкус дыма и пепла, и особенно ярко, почти как наяву, только что выпитый из этого бокала, иллюзорно сладкий, словно розочки на любимом пирожном с детства, безумно приторный, словно чай Безумного Шляпника и столь же призрачный, как Оз Безариус, привкус Бездны.
Найтрей встряхнул головой - подобные мысли не приносили столь желаемой прохлады. Да и в вине была лишь её иллюзия. Иллюзии, иллюзии... Невесомые укрепления, возведенные на железный неприглядный остов жизни… Ими так легко играть.
А ещё проще их нечаянно разрушить. Тогда весь мир рухнет, как карточный домик. В этом заключается смысл жизни - излишняя хрупкость при вложении стольких усилий. Разрушать одним движением то, что строилось вечность было забавно.
Только вот какая из карт - Оз Безариус? Валет? На первый взгляд смахивает - червовый мальчик-паж: короткая рапира у пояса, страусиное перо в шляпе и позолоченный камзол наверняка пошли бы ему. Только на рапире блестит яд, и ядом истекает улыбка повернувшегося к нему мальчишки... А нет, не яд, просто сладость, а вкус волчьих ягод придает ей полуденное сбрендившее солнце.
Внезапно всё показалось каким-то картонным, ненастоящим, всё, кроме Безариуса - единственного живого и яркого пятна сейчас. Всё! И даже пейзаж, и небо, и солнце за окном стали будто бы картиной бездарного художника. И посреди всего этого лишь один он, Оз, живой и настоящий, как-то снисходительно улыбающийся... Винсент моргнул, и наваждение исчезло.
Жара и вино, решил он.
Винсент отставил в сторону бокал и стремительно встал, расплескивая вокруг себя застоявшийся воздух. Голова почему-то на какое-то краткое мгновение закружилась, но всё же, ему удалось сдержать себя и даже не пошатнуться, лишь чуть плотнее сжав губы.
- С вами все хорошо? - от его собеседника это явно не укрылось, в тихий голос вкралось беспокойство - фальшивое, насквозь фальшивое, он в этом не сомневался.
- Конечно, - Найтрей уверенно улыбнулся, свысока посмотрев на Оза.
Тот, казалось, не поверил - легко спрыгнул с подоконника и, привстав, дерзко дотронулся холодными пальцами к пылающему лбу Винсента. Винсент с трудом подавил в себе желание отскочить и одновременно поддаться на встречу столь желанной прохладе, которую мог подарить этот мальчишка одним прикосновением. Так просто и так щедро…
Долгие колебания приводят к тому, что ничего так и не сделано, а момент уходит, и вот уже живительно прохладная рука соскользнула, напоследок легко коснувшись щеки. В этом невинном жесте есть что-то такое, от чего у Винсента перехватывает дыхание и сердце начинает биться быстрее. Он почти несознательно тянется за ускользающим, словно призрачный шелк сквозь пальцы, мальчишкой. С неожиданно тёплой улыбкой, тот легко подается навстречу.
Оз любит жару. А Найтрей такой... Словно отражение пламени. Он яркий, горячий, а ещё порывистый, хоть и тщательно в себе это задавливает. Сковывает - цепями, нет, нитями - они гораздо прочнее, а ещё поначалу они тонкие и незаметные, и кажутся иллюзией - придуманной, смешной, легко подчиняющейся, но… Оказавшейся не его. Его - другая, темная, властная. И самое странное то, что хочется хотя бы ненадолго отдасться во власть этой иллюзии. Жажда риска толкает в спину, в чувство тревожной легкости. Это словно шагнуть в горящее пламя. Пламя, которое не загасить никогда. Только разве что… Приглушить. Озу интересно, хватит ли его холода для этого? Хотя за проданные Бездне десяток лет, она подарила ему достаточно смерти и холода. Почему бы и не воспользоваться подарком? Тем более, таким щедрым. И можно прикоснуться к этому огню, но не обжечься. Это наполняет душу каким-то детским восторгом - как погладить по бархатистой холке дикого кота и получить в ответ довольное урчание прищурившегося от удовольствия зверя. Почему-то в мыслях Оза у зверя - разноцветные глаза и они вызывают у него улыбку.
А Винсента эта улыбка безумно бесит. Так бесит, что хочется перехватить эту нежную ладонь, ласкающую его лицо и сжать так, чтобы услышать, как хрустят, ломаясь, хрупкие косточки. Это желание щекочет губы, и он лихорадочно, раздраженно-резко снова их облизывает. Почему-то ему кажется, что он только что съел кусочек льда и теперь хочется то ли согреться, то ли еще больше прижаться ко льду. Жара ему смертельно надоела - и он выбирает второе.
Мальчишка и вправду весь приятно прохладный в его руках, и такой мягкий, и так невероятно упоительно целовать и целовать эти холодные податливые губы.
Винсент жадно вдыхает его запах, тоже холодный, почти до боли целуя в шею, слегка сжимая зубами тонкую полупрозрачную кожу, сквозь которую просвечивают синеватые венки, и они тоже словно застывшие льдинки. И даже тихий смешок в ухо отдаёт льдом, но не свежим и блестящим на солнце, нет, а льдом древних подземелий, а может, это просто так кажется опаленному немилосердным жаром разуму.
Оз почти невесомо обнимает его за шею, чуть сжимает ладонь на затылке, от чего по спине Винсента проходит дрожь. Не спеша проводя языком от основания шеи вверх, Оз слегка прикусывает мочку уха, немного поморщившись, случайно зацепив зубами серёжку, но, чуть отстранившись и мурлыкнув что-то, обвел юрким кошачьим язычком, напоследок легко поцеловав место укуса. Винсенту пришлось до боли закусить губу, чтобы не застонать от этих, казалось бы, простых действий, но Безариус, лукаво глянув на него сквозь полуприкрытые веки, не разрешил и этого, целуя. Найтрей никак не может понять эту почти пугающую нежность. Скользнув ладонями по тонкой, почти как у девушки, талии, он крепко сжал его бедра. Оз изогнулся в его руках, протяжно вздохнув. Винсент, восхищённый столь чувственной реакцией, легко провёл пальцем от щеки к губам, заставив Оза блаженно прищуриться, и лёгким прикосновением к пунцовеющим губам заставил их приоткрыться. Безариус в ответ на это легко, почти вслепую, прикоснулся к его щеке, осторожно, бережно провел ладонью вдоль скулы. От этого прикосновения по телу разлилось ещё немного столь необходимой прохлады. Но все же - мало, слишком мало. Винсент накрывает маленькую ладошку своей и нежно проводит пальцами по тонкой кисти. Нежно - хотя бы потому, что так легче, будто ветер с моря. Так проще и правильнее, и если только так Оз будет таким же в ответ. А Оз, похоже, просто не умеет быть другим. Винсент целует его почти грубо, сжимая хрупкое тело так, что почти наверняка останутся синяки, а Безариус лишь ещё более томно и сладко стонет, и ещё более нежно целует его в ответ, прижимаясь так открыто и доверчиво, что от этой близости в глазах плывут багряные пятна, а кровь всё яростнее стучит в виски.
Это выводит из себя до полной потери контроля, до полного сумасбродства. Найтрей лишь на секунду приходит в себя, чувствуя удар о стену всем телом, так резко прижав к ней мальчишку, что у того наверняка выбило воздух из легких, он краем глаза замечает легкую счастливую улыбку на его лице и срывается. Рука привычно тянется к поясу брюк, безошибочно выхватывая любимые ножницы. Оз мурлычет ему на ухо что-то о фетишизме, но замолкает на выдохе, чувствуя у шеи ледяное лезвие, и почти сразу же тягуче-пылающую боль. Тёмная кровь окрасила сталь, багровой полоской прочертила дорожку на тонкой шее, ключице, окрасила кармином белоснежную рубашку. Опасно царапая, но не разрезая кожу, Винсент быстро передвинул руку, слыша, видя, ощущая, как трещат тонкая ткань и нити, стучат пуговицы по приятно холодящему ступни полу. Вниз по плечам скользнула рубашка, раненной птицей опав у ног, обнажая изящное, пожалуй слишком худое, но сильное и подтянутое тело, и Винсент с жадностью проводит по нему рукой, оставляя за собой кровавый след, заставляя послушно выгибаться, пойманной птицей биться в его руках. Словно впитывающий в себя весь огонь, что сам же и разжигает в нем, Оз постепенно становится всё теплее, хотя всё ещё по-прежнему освежающе-прохладный, как вечернее море. Винсент коленом разводит его бёдра, ещё сильнее вжимая в холодную стену и прижимается губами к кровоточащему порезу на шее. На вкус его кровь будто пряный коктейль со льдом, почти обжигает.
Оз не боится, не вырывается, обнимает его руками, притягивая к себе ещё ближе, хрипло стонет, обжигая дыханием кожу, ловко и не спеша расстёгивает крохотные пуговки на рубашке Винсента. Их издевательски много и это смахивает на пытку, (видимо, эту моду придумал либо изящный садист, либо ассексуал) почти вечность - до жестокости долгую, заключённую в одной слабой улыбке этого мальчишки, но все кончается, и вот рубашка уже летит на пол. Оз не спеша проводит ладонью от плеча к поясу брюк, игриво царапнув ногтём сосок и довольно улыбнувшись сорвавшемуся с губ Винсента хриплому вздоху, почти стону. Тот в отместку почти кусает его в поцелуе, прижимая к себе до темноты в глазах.
Безариусу нравится эта его обжигающая страсть и властность. Быть свободным, как кошка, не имея хозяина, это хорошо, но надоедает, и это желание так естественно - подчиниться. Позволить сделать ему с собой всё, что угодно, тем более, раз уж это так приятно, а Найтрей даже не спрашивает согласия, почти вампиром впиваясь в кровоточащую шею. От этой головокружительной страсти мутнеет рассудок и дрожат ноги, и Винсент, хмыкнув, опускается на пол, утягивая мальчика за собой. Оз не сопротивляется, сжимает его бедра коленями и смотрит в глаза горящим ледяной похотью взглядом с соблазнительной улыбкой на губах. Улыбку хочется попробовать на вкус, а Винсент не привык отказывать себе в желаниях. Она так похожа на вино, которое они пили, всё такая же едва прохладная, нежная и отдающая приторным безумием, а кожа... Живой шелк, хмельной, пьянящий, Винсенту так нравится оставлять на ней багрово-синеватые отметины. Он собственник, собственник настоящего, и не хочет заглядывать в будущее, оглядываться на прошлое, он наслаждается настоящим. У настоящего запах Оза, прикосновение холода и вкус вина, мягкость его волос под пальцами, чуткость и отзывчивость, восхитительное дыхание низким стоном на ухо… Настоящее хочется подчинить себе, сделать своим - хоть ненадолго, хоть мимолетно. И удивительно - оно подчиняется, доверчиво прижимаясь к нему, лёгкими прикосновениями всё больше распаляя в нём страсть. Винсент не совсем вежливо кидает его на пол, не прислушиваясь к недовольному ворчанию, расстегивает пояс брюк, внимательно следя за его реакцией. Не из беспокойства, нет, просто из любопытства. Оз только ухмыляется, насмешливо сверкая глазами - он явно ожидал такого. Он доверчиво-лукаво откидывается на спину, обнимая Винсента ногами за талию и кокетливо прикусив кончик пальца. Винсент настойчиво нажал на бедро мальчишки, заставляя отпустить себя и резко дёргает мешающую ткань на себя, стягивая брюки вместе с бельём. Оз чувственно вздыхает, прикрыв глаза длинным веером ресниц, когда Винсент ладонью обхватывает напряжённый член. Безариус почти с восторгом вздыхает-стонет, жмурясь, не в силах сдержать полубезумной улыбки. Винсент торжествует: вот он, такой сейчас уязвимый, отчего-то не терзаемый ни стыдом, ни моралью, задыхающийся от желания и дрожащий от нетерпения, доверчивый и открытый, а ещё беззастенчивый… Почти как блудница.
Блудница? Внезапно стало интересно - он со всеми такой? От этой мысли в глазах потемнело от неожиданной ярости. Винсент не сентиментален, он просто собственник до мозга костей. Он сжимает Безариуса до вскрика боли, но и тот выпивает с губ.
Оз продолжает улыбаться. Одновременно насмешливо и томно, ласково и с какой-то снисходительностью, но чертовски соблазнительно. Это еще больше злит Винсента, заставляя быть почти грубым. Ему хочется стереть эту улыбку, заставить потерять над собой контроль, молить о большем или о пощаде. Винсент поддается - с силой вжимая мальчишку в каменный пол, выпивая до конца воздух из легких почти насильственным поцелуем, при этом с удивительной нежностью проводя ладонью по бедру, и почти осторожно проникает пальцем в узкое отверстие. Оз дергается под ним, а улыбку искажает судорога. Винсент ухмыляется, пристально вглядываясь в его лицо. Оз удивительно горяч и узок, и Винсент думает, что не использовать смазки в обращении с таким восхитительным телом было бы кощунственно. Он хмыкает, наклоняясь ближе и обводя пальцами контур губ, следя за тем, как Оз подается за этими прикосновениями, прося продолжения. Ярко-зелёные глаза потемнели, затуманившись от страсти, и сейчас напоминали больше малахит. Найтрей довольно прищуривается и проскальзывает пальцами за приоткрытые губы, вздрагивая от прикосновения горячего языка. Оз смотрит ему прямо в глаза, взгляд почти неподвижен, устремлен одновременно внутрь себя и пристально - на него, он с какой-то садистской медлительностью облизывает его пальцы, не отводя взгляда, умудряясь проделывать всё это столь возбуждающе, что Винсент может лишь смотреть, тщетно пытаясь успокоить дыхание.
Сердце колотится морем о прибрежные скалы, и кажется, почти в одном ритме с сердцем Безариуса, когда тот чувствует его пальцы в себе. Доставшая до колик улыбка искажается, но всё ещё не желает покидать это лицо. Оз дергается, тяжело дышит и хрипло вскрикивает, поддаваясь на встречу, насаживаясь на его пальцы, до боли сжимая ладонями плечи. Почти с болью шепчет на ухо:
- Еще-е...
Винсент на мгновение отпускает Оза и тот обессилено опускает голову на пол, разочарованно застонав, но тут же принимает сидячее положение и решительно тянет его на себя за пояс, целуя неистово, жарко, прижимаясь всем телом, молча требуя продолжения. Найтрей властно толкает его обратно на пол и не спеша снимает с себя оставшуюся одежду. Безариус покорно ложится, жадно наблюдая, и послушно раздвигает ноги, когда Винсент склоняется над ним. Тот усмехается, проводит рукой - медленно, так мучительно медленно - по груди, спускается к животу и замирает, словно ожидая чего-то. Оз смотрит прямо, спокойно, лишь чуть тяжело дыша, а в уголках его губ дрожит всё та же раздражающая улыбка.
Это срывает крышу неимоверно, и Винсент почти с рычанием входит в него, резко, жестоко… В глазах темнеет, а в уши неожиданно громко вливается какой-то странный звон, который почти перекрывает полу-стон полу-вскрик отчаянно вцепившегося в него мальчишки. Оз всхлипывает, все еще горячечно вжимаясь в Найтрея, дрожит. Винсент замирает, со страной нежностью скользя губами по искажённому болью лицу. Дожидается, когда его хватка на плечах ослабнет, а мутные зелёные глаза откроются и тут же резко двигается, заставив Оза выгнуться дугой, скрещивая лодыжки у него на пояснице. С почти что преступно алеющих губ срывается дрожащий стон, низкий и гортанный, отдающийся дрожью в позвоночнике. Больно, сладко, невыносимо до звездопада в глазах, - и никак иначе нельзя. Это истинное безумие, которое они делят на двоих, щедро делясь, до жестокости нежно. Мягкие черты лица Безариуса дрожат, искажаются, как-то странно меняется, но не исчезает эта проклятая улыбка. Винсент не понимает, как можно так улыбаться - будто Бездна сочится ядом из неё. Он припадает к этой улыбке губами, не останавливаясь, грубо сжав ладони на бёдрах. Оз подается ему навстречу, позволяя выпивать крики - такие восхитительно сладкие, наполненные той хрипотцой, которую Винсенту ещё ни разу не доводилось слышать от него. Оз весь сейчас такой - сладко-хмельной, ягодно-пьянящий, такой, что хочется взять его и не отпускать, чтобы он принадлежал ему одному. Чтобы только он мог целовать эти прохладные губы и чтобы эти крики срывать с них мог только он. Чтобы только его он обнимал так, только на него смотрел с таким желанием и восторгом. Чтобы только под ним и под его руками так изгибался и так отчаянно прижимал к себе. Чтобы только его - любил?.. Нет, всё же, о любви тут речь не идёт, чтобы только его - хотел. Чтобы только ему отдавался так страстно и бесстыдно, именно как блудница и только ему одному.
Но все же знал - Безариус уйдет, как кошка, стоит ему наиграться и насытиться. Это сейчас он позволяет ему делать с собой всё, что угодно, потому, что сам хочет этого. Но всё же именно сейчас - он его, и от одного этого восхитительного осознания Винсент рычит, кусая бледные хрупкие плечи. Он хочет оставить на этом теле свой знак, чтобы к нему больше никто не смел приблизиться, а Озу, похоже, все равно, он только крепче прижимается к нему, что-то сладко мурлычет на ухо, царапая короткими, но острыми ноготками спину. Словно кошка - и кошкой выгибается, кончая вместе с ним, громко стонет, скорее даже, кричит, не беспокоясь о том, что его услышат. Весь расслабляется и обмякает, прикрывает глаза, ещё не восстановив сбитое в бешеном ритме дыхание. У Найтрея нет даже сил взглянуть на него, он бездумно прислушивается к постепенно успокаивающемуся ритму сердца Безариуса, прижавшись щекой к его груди - но тот вдруг поднимается, уверенно расцепляя кольцо властных рук - и Винсенту вдруг становится холодно. Оз проходит мимо него, тонкими пальцами почти неуловимо проведя по его голове. Внезапно Найтрей почти со страхом понимает, что кожа Оза пылает, будто разогретая полуденным солнцем.
Глухо стучит о деревянную поверхность стола ножка бокала, когда Оз одним махом выпивает оставшееся в нём вино. В щедро льющимся из окна свете блестят золотом его волосы. Винсент прекрасно видит дела рук и губ своих - на его горле, груди, левом плече, бёдрах... Он кажется сейчас пламенеющим, горящим, олицетворением жара - к такому нельзя прикоснуться, не обжегшись, но всё ещё так чертовски хочется этого...
Винсент порывисто поднимается, шагает к Безариусу, но тот ускользает из объятий, смеясь… Лишь щеку обжигает лёгкое прикосновение пальцев. Он подхватывает со стула мелькнувший цветастым краем халат, и выскальзывает за дверь, напоследок насмешливо-лукаво улыбнувшись краем губ.
Кошка, гуляющая сама по себе.

А Винсент, стоя у окна, незаметно ежится под влетающим с моря ветерком. Почему-то стало слишком… Холодно? Нет, просто видимо привычный уже жар на время похищен проклятым Безариусом, но ведь потом обязательно снова станет жарко.
И он снова придёт к своей своенравной кошке за холодом.
А кошке ведь тоже иногда нужен хозяин.