Знаешь, собака туда не дойдет одна. Но, может быть, волк сможет.(с) Балто
Все драбблы - логическое продолжение вот этой истории
Автор: Ни-Аптерос
Фэндом: Pandora Hearts
Жанр: ангст, романс, местами юмор
Пэйринг: Гилберт/Брейк.
Дисклаймер: Не мое, но заечки же?.. ^^
Рейтинг: до R
Размещение: запрещено
Предупреждения: возможен ООС. Даже скорее всего он есть. События происходят после первой встречи с Бармой.
Даже упрямство должно побеждать.Даже упрямство должно побеждать.
Брейк не делает вид, что ничего не случилось, нет. Он просто ведет себя как обычно, искренне считая, что все и так понятно, и подобные инциденты в пояснениях не нуждаются.
Он пьет чай, язвит над Черным Кроликом – о, нет-нет, над Алисой, конечно, Алисой, - тонко перешучивается с госпожой, дразнит юного Безариуса и поглощает пирожные. И очень ловко игнорирует тяжелый взгляд Гилберта.
Гил смотрит внимательно, мрачно, неотступно, будто ожидая чего-то. И еще он не смущается ни взглядов в ответ, ни насмешливых улыбок, ни едких фраз, словно непоколебимо уверен, что поступает правильно.
Брейк чувствует досаду.
Нет, ну в самом деле, как можно не понимать таких явных намеков?..
Он не нуждается в помощи. Он не нуждается в жалости. Ему и так хорошо.
Просто пре-кра-сно.
Однако нужно признать, что юный Найтрей совершенно непробиваемо упрям. И эта черта восхищала бы Ксарксиса, если бы не раздражала так сильно.
Ну как еще объяснить этому мальчику, что ничего не изменилось? Ни-че-го-шень-ки.
Брейк вздыхает с заметным облегчением, когда Оз со товарищи отбывает на очередное задание Пандоры.
Без давления постоянно преследующего взгляда гораздо свободнее. И немного неуютно. Как было первое время без повязки на глазу. То же странное ощущение беззащитности и неправильности. Впрочем, Брейк давно научился справляться и не с такими трудностями.
А ночью снова приходит кашель. Тяжелый, выматывающий, рвущий легкие. Нет, в самом деле, легкий дискомфорт от отсутствия привычного уже внимательно-строгого взгляда или повязки-забрала ничто по сравнению с этим.
Заснуть не удается, и Брейк которую ночь подряд проводит, зло и насмешливо улыбаясь своим теням и потолку, и считая про себя. Да, вот такое нехитрое занятие. Шляпник ведет счет от приступа до приступа. Сто двадцать шесть… сто двадцать семь…
Такое тоже не редкость. Можно было бы даже сказать, что подобные ночи «в порядке вещей», если бы кашель в этот раз был не таким сильным.
Шерон видит его бледность и чуть более заметные тени под глазами, но, щадя его гордость, молчит. Брейк благодарит за это теплом под полуопущенными ресницами и чуть чаще смотрит на дорогу. Он и сам не знает, чего он ждет.
Призраки былого не приходят к Шляпнику, когда солнце скатывается за кромку леса. Ксарксис достаточно владеет собой, чтобы заставить подсознание молчать.
Иногда он жалеет, что алкоголь не берет его. Так было бы честнее. Хотя и не легче.
Триста пятьдесят… триста пятьдесят один…
Очередная ночь не приносит ничего нового. Луна, до того похожая на своего двойника из Бездны, что Брейку почти смешно и почти больно, мертвым светом проникает через окно, обездвиживает и без того пустую комнату.
Сколько времени прошло с тех пор? Кажется, он сбился со счета. Тридцать лет? Сутки?.. Триста семьдесят ударов сердца?..
Луна скалится волком, и Брейк насмешливо скалится в ответ. Не все ли равно?.. Сколько бы времени не минуло, - и сколько бы его не осталось, - он в каждой луне будет видеть Бездну, в каждой печати – ту самую. И нет нужды смотреть на нее, он давно выучил рисунок наизусть.
Четыреста три… и разрывной волной настигает кашель.
Мир кружится, и уже нет ни луны, ни комнаты, пальцы вцепляются в простыню до хруста в костяшках, и перед глазами расплываются багровые пятна.
Мельком Брейк думает, что это всяко лучше, чем мертвенное серебро Бездны. И проваливается в горячую боль.
А потом кошмар прекращается в один момент. Ксарксис тяжело дышит, прохладный воздух обжигает горло, и он не сразу ощущает чужое присутствие, и руки, крест-накрест прижимающие его к теплой груди.
И у него не находится ни сил, ни желания возмущаться или отталкивать, или язвить – даже просто говорить не хочется.
Он молча прикрывает глаза, признавая свое поражение и право Гилберта остаться до утра.
Еще пару ночей он удивляется неизменному молчаливому появлению Найтрея. А потом просто сразу ложится на свою половину кровати, оставляя место ночному гостю.
В конце концов, даже упрямство должно когда-нибудь побеждать, да?..
Когда Гилберт берет его за плечо, поворачивая на спину, и нависает сверху, Брейк только усмехается и сам смыкает руки у него на шее.
Лента.Лента.
Брейк неторопливо размешивает кубики сахара в чашке с чаем. Окна малой гостиной в особняке Рейнсвортов выходят на солнечную сторону, и вся зала словно утопает в медовых тонах.
- Пойдемте кататься на лошадях!.. – громко восклицает Оз, оглядывая маленькое общество решительным взглядом.
Шэрон с улыбкой качает головой:
- Сегодня я собиралась провести день в библиотеке.
Алиса задумчиво разглядывает куриную ножку. Гилберт тушит сигарету и напряженно размышляет, хочет ли он поучаствовать в конной прогулке по окрестностям.
Брейк тщательно облизывает ложечку и старательно прячет усмешку.
Голос Оза становится просительным:
- Ну дава-айте! Ведь такая хорошая погода!..
Широким взмахом руки он демонстрирует, насколько, по его мнению, прекрасен сегодняшний день, и поворачивается за поддержкой к Шляпнику.
- Брейк?
Признаться, не самый удачный выбор. Ксарксис ловко переводит стрелки:
- А что думает мисс Алиса?
Кролик вскидывает к потолку аметистовые глаза, беспокойно облизывает губы и, наконец, величественно кивает:
- Я согласна с твоей затеей, слуга.
Оз чуть слышно фыркает и оборачивается к герцогине Рейнсворт:
- Шерон-чан?
- Нет-нет, не сегодня.
И снова очередь Ксарксиса:
- Пожалуй, я пас. Я уже слишком стар для такого времяпрепровождения, - с притворной печалью качает головой Шляпник.
Оз обиженно надувает губы и выжидательно смотрит на нахмурившегося Гила. Тот мнется несколько секунд и, наконец, мотает головой.
- Ну вот, - расстроено тянет юный Безариус и тут же получает по макушке от своей Цепи.
- Идем, - говорит она тоном, не терпящим возражений. – Я хочу кататься.
Шэрон в два глотка допивает чай и со словами: «Я в библиотеку» решительно поднимается с места и выходит следом за ними.
В комнате остаются только Шляпник и Ворон. Тишина нарушается лишь шорохом шагов: Найтрей ходит из стороны в сторону.
Ксарксис откладывает в сторону ложку, делает глоток и вдохновенно цепляет ванильное пирожное с блюдца.
- Почему ты все время называешь себя старым? – неожиданно произносит Гилберт, и Брейк не может не улыбнуться сердитым ноткам в его голосе.
А спустя секунду его хватают за руку и подталкивают к зеркалу.
Ксарксис вопросительно выгибает бровь, ловя в отражение взгляд стоящего позади Найтрея.
Тот предельно серьезен, губы сжаты в черту.
- Смотри. Смотри на себя.
Брейк не любит зеркала. И не встречается глазами со своим отражением. Он оказывается за спиной у Гилберта прежде, чем тот успевает что-либо понять. Проводит ладонью по линии плеча, точно изучая. А вторая рука достает из кармана светло-голубую атласную ленту.
Миг – и лента накинута Гилберту на шею.
- Попался, Гил-берт-кун.
Атлас приятно холодит кожу, отражение Брейка улыбается странно, так, как в жизни Ворон еще не видел – неожиданно мягко и тепло.
Лента соскальзывает вниз, исчезает, прячется где-то вне зеркала.
А потом прохладные пальцы невесомо касаются темных волос – приподнимают, ворошат, скользят, прихватывают.
Это настолько завораживает, что Гилберт позволяет себе слабость, небольшую поблажку: закрыть глаза, полностью отдаваясь ощущениям. Это так странно и необычно, так по-другому, что Гил, кажется, даже задерживает дыхание, неосознанно боясь спугнуть этот миг.
Когда пальцы исчезают, из груди вырывается разочарованный вздох.
- Ну вот и все, - довольно произносит Шляпник.
За слабости приходится платить, даже за маленькие.
Гилберт открывает глаза, и первое, что он видит – забавный хвостик на макушке, перевязанный той самой лентой. Бантиком.
- Брейк…!!!
Брейк предусмотрительно уворачивается, откликается весело:
- Ты само очарование, Гилберт-кун!..
- Ты!..
Шляпник смеется, закрываясь рукавом. Миг – и он уже у дверей, вне досягаемости.
- Гилберт странный, - рассудительно замечает с его плеча кукла.
Брейк понимающе улыбается ей:
- Не без этого, Эмили. Не без этого.
- Брейк!!!
И дверь захлопывается за ними.
Гилберт сердито сдергивает чертов бантик с волос и встряхивает головой.
Сперва он хочет выбросить ленту. Резко распахивает раму, душистый аромат сада врывается в комнату. Рука зависает над окном, и длинный конец банта атласным голубым росчерком полощется на ветру.
Возмущение уходит, оставляя странное опустошение после себя.
Найтрей вспоминает свое отражение – и неожиданно даже для самого себя фыркает. Чертов хвостик. Чертов Брейк.
Гилберт улыбается, складывает ленту в карман и закуривает.
Ревность.Ревность.
Молоденькие барышни провожают братьев Найтрей влюбленными взглядами. Своя доля томных вздохов достается и Элиоту, и Винсенту, и, конечно, Гилберту, как бы тот не старался этого избежать. Девушки, эти прекрасные юные розы, окружают его целыми стайками, стремясь урвать себе хоть один взгляд, а если повезет – то, может быть, даже танец. Гилберт выдавливает улыбку, задыхается от ароматов духов и нервно, не чувствуя вкуса, глотает шампанское. Оз мило беседует с какой-то пожилой дамой, Алиса глубокомысленно изучает мясной ассортимент легких закусок, Шэрон вовсю развлекается, изображая из себя светскую львицу. Гилберт поминутно оглядывает зал, полный ярких фраков и воздушных платьев, но помощи ждать неоткуда. Поэтому все, что ему остается, это подхватить с проплывающего мимо подноса новый бокал, чтобы хоть чем-то занять руки, и попытаться справиться с гвалтом нежных девичьих голосов самостоятельно.
Брейк наблюдает за ним из другого конца зала, ведя неторопливую беседу с одним из гостей. Ксарксис совсем не против восторженного внимания, которое оказывают Гилберту молоденькие аристократки, на самом деле это даже забавно. Однако загнанный в угол Найтрей опрокидывает залпом уже четвертый бокал шампанского, а зная, как он быстро хмелеет, Брейк понимает, что пора вмешаться. Они здесь для сбора информации, и Гилберт все еще нужен ему трудоспособным. Извинившись перед собеседником за вынужденную отлучку, Ксарксис встает и неторопливо идет через зал, расточая приветственные кивки и любезные улыбки. Иногда светские рауты больше похожи на театр масок. Впрочем, Брейк умеет извлекать из этого свое удовольствие.
Гилберт даже не успевает понять, когда Шляпник оказывается перед ним, а хрустальный фужер сам собой исчезает из руки, и в первое мгновение только растерянно хлопает глазами.
- Юные леди, мои глубочайшие извинения, - голос Брейка слаще меда, он галантно раскланивается с ошарашенными девушками. – Я вынужден украсть у вас этого молодого человека. Важные дела требуют веского слова наследника дома Найтрей.
Из всей компании только Гилберт знает его достаточно давно, чтобы различить в тоне тщательно скрываемую насмешку. Однако возмутиться не успевает, потому что уже через минуту его вытаскивают на увитый теми же треклятыми розами балкон. Ночной воздух прохладен и сладок, и неприятный звон в голове начинает потихоньку стихать. Но Гил только поджимает губы. Ни за что он не будет благодарить этого клоуна!..
Вместо этого он возмущенно выпаливает:
- Зачем ты меня сюда притащил?
Брейк смотрит на него с благодушной улыбкой и легким снисхождением во взгляде, как на маленького ребенка. Нет, ну не рассказывать же ему, в самом деле, о влиянии приятных пузырящихся напитков на работу отдельного, конкретно взятого сотрудника Пандоры, и что на воздухе он гораздо быстрее придет в себя. Вместо этого Ксарксис произносит доверительно:
- Мне нужно сказать тебе одну вещь, Гилберт-кун.
И дождавшись, когда тот недоверчиво распахнет глаза и неуверенно наклонится ближе, понизив голос, говорит самым серьезным тоном, на какой только способен сейчас:
- Я страшно ревную.
Найтрей отшатывается, как ошпаренный, и изумленно выдыхает:
- Ты тоже?..
Тишина становится прямо таки оглушительной. Несколько долгих мгновений они глядят друг на друга, осознавая только что произнесенные слова, а потом щеки Гилберта постепенно начинают достигать оттенка любимого малинового платья Шэрон.
Брейк отчаянно кусает губы, но смех все-таки вырывается наружу. Натрей делает шаг назад, а потом резко разворачивается, намереваясь, очевидно, сбежать прочь. Шляпник успевает поймать его за руку.
И в голосе помимо сдерживаемого веселья появляется что-то, слишком похожее на нежность.
- Это не очень-то вежливо, вот так бросать меня здесь.
- Я не… - Гилберт, пытаясь оправдаться, наконец, находит силы повернуться к нему лицом.
Ксарксис все еще улыбается, находя его губы. Он целует Гила умело и страстно, без трепета или осторожности, и не отпускает так долго, что от нехватки воздуха под закрытыми веками начинают расплываться багровые круги.
Когда Брейк все-таки отстраняется, то от его мягкой, с хитринкой улыбки и взрослого, почти отеческого взгляда у Гилберта перехватывает дыхание.
- Видишь? У тебя нет поводов для ревности, - вкрадчиво сообщает Шляпник и, подмигнув, проходит мимо Найтрея.
Гилберт чувствует, как нестерпимо горят щеки.
А Ксарксис думает, что шутки шутками, но коль скоро Гилберт оказался в его постели, он не намерен делить его ни с какими юными барышнями. Так что это весьма удобно, что Найтрей боится их как огня.
Немного о танцах.Немного о танцах.
Оскар Безариус восседал в большом кресле с обивкой из оливкового бархата и чувствовал себя некоронованным королем этого импровизированного бала. Брейк сидел в соседнем кресле и со скучающим видом болтал в бокале дорогое вино.
- А теперь музыка!.. – бодро скомандовал старший Безариус, хлопая в ладоши. Музыка была обеспечена несколькими особо одаренными слугами. Оскар еще раз хлопнул в ладоши, великодушно разрешая начать танец. Юноши и их прелестные спутницы церемонно поклонились друг другу, и каблуки застучали по блестящему паркету. Оз с очаровательной улыбкой кружил в вальсе Шэрон, которая безукоризненно поддерживала образ благородной юной леди. Гил и Алиса ко взаимному неудовольствию вальсировали в паре шагов от них – большего расстояния гостиная дяди Оскара не позволяла.
- Это навевает ностальгию, правда? – растроганно спросил хозяин гостиной, глядя на танцующих. Брейк задумчиво кивнул:
- Да… По предыдущей вечеринке.
Оскар громко расхохотался, с охотой, какая безошибочно выдавала, что он под хмельком.
- Это не было шуткой, - заметила Эмили.
Ксарксис усмехнулся, пытаясь посмотреть на кружащиеся пары сквозь рдеющее в бокале вино. Пары виделись лишь мутными пятнами, да и то – при большом воображении.
Вальс сменился мазуркой, а потом музыканты взяли короткий перерыв. Рядом со Шляпником тут же плюхнулась раскрасневшаяся Шэрон, обмахиваясь веером. Гилберт устало прислонился к стене, закуривая. Запыхавшаяся Алиса держала в каждой руке по бокалу и отхлебывала попеременно с каждого. Оз присел на подлокотник, недоуменно склонил голову на бок:
- А ты почему не танцуешь, Брейк?
Тот утомленно помахал рукой в воздухе:
- Ну что за вопросы, Оз-кун!.. Я уже стар для таких пируэтов.
Шэрон громко фыркнула, но все внимание ее было посвящено сейчас вину, которым она утоляла жажду, поэтому она ничего не сказала. Оз озадаченно почесал кончик носа, а Гилберт на миг скосил глаза в их сторону.
После чего было отыграно еще два вальса и одна кадриль.
- А теперь идем смотреть фейерверки! – радостно заявил Оскар, и вся честная, изрядно подвыпившая компания повалила в сад. Брейк остался в кресле, меланхолично разглядывая погромленную гостиную.
С улицы послышались характерные хлопки, и отблески салютов вызолотили стекла.
Напольные часы звучно отбили полночь, когда дверь в гостиную со скрипом распахнулась. Брейк едва заметно поморщился: «Неужели они закончили так быстро?» Однако за окном вновь раздалась серия залпов, значит, фейерверки еще продолжались. Шляпник отставил полупустой бокал и повернулся к вошедшему.
В глазах Гилберта плясали чертики, что наводило на определенные подозрения.
- Что-то случилось, Гилберт-кун? – чуть выгибая бровь, осведомился Ксарксис.
- Ты не умеешь танцевать! – выпалил Найтрей, сопровождая свои слова обличительным жестом. У него был вид человека, додумавшегося до чего-то значительного.
- Ну надо же. И что же подтолкнуло тебя к этой блестящей мысли? – саркастически спросил Брейк, расслабленно откидываясь обратно на кресло и мельком радуясь, что бокал все-таки поставил заранее.
- Я ни разу не видел тебя танцующим. Не только сегодня. А еще ты постоянно увиливаешь от прямых приглашений.
- Даже так?.. И что по-твоему это должно означать?
Голос Брейка был ядовит и сладок как обычно, и это слегка пошатнуло уверенность Гилберта. Найтрей буркнул в сторону:
- Я уже сказал тебе.
Ксарксис снисходительно улыбнулся:
- Вот видишь. Ты и сам понимаешь, насколько несостоятельны твои доводы. Слуга благородного дома не может быть несведущ в танцах.
Гилберт обескуражено закусил губы, а затем выдохнул:
- Тогда… тогда потанцуй со мной!
- Что, прости?..
- Потанцуй со мной, и я поверю! А если откажешься, то только подтвердишь мои догадки!..
Что за несносный мальчишка!.. Брейк утомленно вздохнул и скучающе произнес:
- Не вижу здесь дамы.
- Я сказал, потанцуй со мной.
- Это бред. Исключено.
- Значит, ты не умеешь! – воскликнул Гилберт торжествующе. Ксарксис чуть поморщился:
- Я не собираюсь танцевать с мужчиной.
- Отговорки! – убежденно припечатал Найтрей, и наклонился к самому уху Шляпника, вкрадчиво спросив:
- Неужели и правда?..
Чувствуя себя загнанным в угол, Брейк скрипнул зубами, цепляясь за последнюю возможность:
- У нас нет музыки.
- Я буду считать.
И не успел Ксарксис возразить, как его выдернули из кресла на середину изрядно погромленной гостиной.
- Руку на плечо, - заговорщеническим шепотом подсказал Гилберт, обхватывая Шляпника за талию, и получил в ответ раздраженное:
- Я знаю!..
И тут же:
- А почему это я за женщину?!
- Шшш. Просто считай вместе со мной… Раз, два, три… раз, два, три…
Брейк прикусил губу, забывая о всяком возмущении, потому что чужие руки плавно повлекли его вправо, и приходилось тратить всю ловкость, чтобы не наступить Гилу на ногу. О том, чтобы следить за счетом и попадать в такт, речи и вовсе не шло… И как он мог так попасться? Определенно расслабленная атмосфера посиделок пагубно повлияла на его всегдашнюю осторожность. Как только Гилберт догадался, ведь никогда не отличался наблюдательностью…
Найтрей смотрел на тревожную складку меж точеных светлых бровей, на закушенную губу и чересчур резкие движения, и его неудержимо тянуло улыбаться. Оказалось, что даже у Брейка были слабости. Впервые Гил чувствовал себя сильнее, и это вызывало предсказуемое злорадство. Но помимо него появилась еще непривычная бережность, словно вид неловкого, беззащитного сейчас Ксарксиса требовал от него, Гилберта, готовности к защите и опеке. Это было до того необычно, что Найтрей уступил странному ощущению. Он следил за неуклюжими, порывистыми движениями партнера, чтобы подхватить в случае чего. Брейк тоскливо хмурился и с опаской смотрел под ноги. И это язвительный и хитроумный Шляпник!
Он все-таки споткнулся на очередном повороте и с такой силой вцепился Гилберту в плечи, что тот сбился со счета и, не выдержав, рассмеялся, уткнувшись в шею остановившегося Ксарксиса. Брейк тяжело дышал, и сил на возмущение почему-то не находилось. Плечи Найтрея вздрагивали под его руками, горячее дыхание обжигало шею. Гилберт пах сигаретным дымом, мужским парфюмом и вином, которое подавал сегодня Оскар. Его смех щекотал кожу. И было в этом всем что-то, чему Брейк не мог подобрать название.
Отсмеявшись, Гилберт посмотрел на него, тщетно стараясь грозно сощурить глаза:
- Теперь-то все узнают твой маленький секрет, Ксарксис Брейк.
Брейк расплылся в самой своей благодушной усмешке:
- Конечно, Гилберт-кун. Однако я бы на твоем месте повременил. А то вдруг кто-нибудь случайно шепнет некоторым юным аристократкам, что старший приемный сын Найтреев на самом деле без ума от танцев, просто стесняется это показывать. Мне кажется, подобное известие приведет юных леди в восторг.
Найтрей даже задохнулся:
- Ты… да как ты…
Несколько минут он еще кипел, возмущаясь подлостью Брейка. А потом, выдохшись, помолчал некоторое время и, наконец, хмуро произнес, отворачиваясь:
- Я все равно не собирался никому рассказывать.
Усмешка Ксарксиса стала шире:
- Я знаю. Но всегда лучше подстраховаться.
С этими словами он взял Гилберта за рукав и потянул к выходу:
- Кажется, фейерверки еще не кончились. Мы наверняка успеем под самый занавес.
Найтрею ничего не оставалось, как последовать за ним.
Зачем?..Зачем?..
Гил знает, что такое ревность. Он встречался с ней и раньше. Когда Оз уделял больше внимания Алисе, например. В груди – или не в груди?.. в сердце?.. душе? – разливалась едкая отрава, меняла голос, делая его саркастичнее и холоднее, попадала в глаза, вмиг превращая Алису в Черного Кролика, Цепь, жаждущую забрать его господина в Бездну.
Но эта ревность забывалась в тот же миг, стоило встретить безмятежный взгляд Оза. Он не делал различий меж Гилом и своей Цепью. Ведь это были его друзья! О каких различьях может идти речь?
И Найтрей сразу чувствовал облегчение, смешанное со стыдом. Он отводил глаза, закуривал и сразу теплел к Алисе.
Но та ревность, что он чувствовал сейчас, была совсем другой.
Господин и Кролик перепирались на заднем плане, Шерон прихлебывала чай в загадочном молчании. Хозяин большой и светлой гостиной заправил за ухо рыжую прядь, не отрываясь от беседы.
Руфус Барма сидел, чуть подавшись вперед, и с внимательным прищуром слушал рассказ Брейка о делах Пандоры.
Шляпник расслабленно помешивал сахар в чашке с чаем и говорил о поимках незаконных контракторов, о обстановке в стране, о бумагах для Четырех Герцогских Домов…
Эти двое говорили так долго и о вещах, понятных только им одним, что все остальные давно утратили всякий интерес к беседе, и каждый развлекал себя, как мог.
Гилберт мучился от невозможности закурить в апартаментах герцога и старался лишний раз не смотреть в сторону говоривших.
И все же не получалось удержаться от взглядов украдкой.
Брейк и Барма уже перешли на тон куда ниже прежнего, слова не разобрать. И становилось ясно, что ради этого-то и затевалась вся встреча. Вся ненужная шелуха отпала еще при приветствиях, обмене новостями, светские манеры приобрели особую заостренность, скупость, точность, все взгляды – рассчитаны до мелочей, каждое движение – часть беззвучной, бессловесной беседы, понятной только этим двоим.
Словно они находились за гранью, в каком-то ином пространстве, живущем по совсем другим законам.
Взгляд искоса – откинуть волосы – закусить губу – усмехнуться с искренним расположением, как сигнал начала боя – руки то плавно и неспешно делают положенные этикетом пассы, то мелькают, как у карточного шулера. Каждый знает правила этой игры наизусть, каждый ведет свою партию: временный альянс - холодная война - хрупкий мир - снова альянс, - каждый стремиться обвести другого вокруг пальца.
Но сейчас у них союз, и мелкие штришки противоречий, наконец, ложатся под одну гребенку, стихают, и картинка становится целой.
И это завораживало.
И тогда хотелось схватить чертова Брейка за руку и выдернуть отсюда.
Потому что Гилберт чувствовал, что в этот закрытый мир ему хода нет…
Мир на двоих.
И тогда в полный рост вставал, наконец, тщательно отгоняемый вопрос: зачем?..
Ворон старался его себе не задавать, ни разу с тех пор, как они вернулись из памятной поездки в театр. Но вот сейчас, когда становилось ясно, что Брейк действительно сильнее и старше настолько, что ему ничего не даст присутствие его, Гилберта, рядом… зачем?
Ради чего все это?..
И кому это нужно?..
Карамелька за карамелькой отправлялись в рот, Руфус чинно отпивал из чашки. Взгляды, встречающиеся только на мгновение, взгляды, говорящие больше, чем витиеватые слова, рассыпаемые над позолоченным солнечным светом чайным столиком.
Пространство только для них. Понимание с полукивка…
…Зачем?
Всю обратную дорогу Оз, которому слишком скучно было слушать обмен информацией в обрамлении светских экивоков, требовал, чтобы Ксарксис изложил ему суть.
Кажется, ему удавалось с переменным успехом, Гилберт не слушал.
Невидящим взглядом смотрел в окно и старался ни о чем не думать. За окном кареты проплывал знакомый лес, небо затянули тяжелые грозовые тучи.
Спустя какое-то время – Найтрей не запомнил – первые тугие струи ливня упали на землю. Дождь барабанил по стеклам, стекал прозрачно-черными дорожками, похожими на слезы.
- Вы давно знакомы с герцогом Бармой?.. – в голосе Оза праздное любопытство.
Гилберт замирает, переставая слышать дождь, скрип колес, далекие раскаты грома…
- Оз-кун, ты меня удивляешь. Насколько я помню, ты был представлен Руфусу Барме в тот же день, что и я.
- Пфф.
Оз, конечно, не поверил. Да и сам Гилберт тоже. Но допытываться дальше Безариус не стал, чтобы не затронуть чего-нибудь лишнего. Видно еще долго тот день будет им всем аукаться.
После этого, едва рассвело, Оз вместе с Алисой и Вороном снова отбыли на задание. Потом на еще одно. В особняк Рейнсвортов прибыли только спустя две недели. А через день Шэрон в сопровождении Брейка скрылись из видимости – важные дела.
И по вечерам Гилберту отчетливо не хватало шуршания конфетных оберток, едких комментариев и чужого тепла под боком.
…Привык.
Вернется Брейк, и можно будет опять тайком пробираться в его спальню, минуя сторожевых-горничных и вздрагивая от каждого шороха. Всякий раз, как приключение. А потом осторожно-осторожно прикрывать дверь и выслушивать шпильки, мучительно краснея и почти крича в ответ. А потом в ужасе замолкать – а вдруг кто-то услышал?.. – и видеть как Брейк беззвучно хихикает, наблюдая за его терзаниями. Можно снова с рук есть эти вечные кофейные карамельки и во сне невольно перетягивать одеяло на свою сторону.
Можно. Только зачем?..
- О чем вы говорили с герцогом Бармой?
Длинный рукав легкомысленно порхает в воздухе.
- Вспоминали прошлое.
А потом рукав замирает, опускается плавно, как опавшие листья осенью.
- Жаль только прошлое не всегда приятно вспоминать.
Гилберт устраивает голову у Брейка на коленях.
Молчит.
За окном снова дождь. Шуршат обертки от карамелек.
- Давно ты его знаешь?..
Голос Брейка не получается описать. Зато улыбка – спокойная, насмешливая и… старческая.
- С самого начала.
И вот поди пойми, шутит он или нет. Гилберт закрывает глаза.
Ливень тихо барабанит по крыше.
Разве что чуть-чуть.Разве что чуть-чуть.
Брейк сидит в гостиной, удобно расположившись на диване, пьет кофе и просматривает собранные сведения о контракторах. Гилберт лежит на том же диване, устроив голову у Брейка на коленях. Такие минуты случаются нечасто, но неизменно приносят с собой хрупкое ощущение покоя. Можно не бояться обидных колкостей и шпилек, не готовиться огрызаться в ответ… Обычно в такие моменты Гилберт чувствует себя немного неловко и просто молчит, наслаждаясь тишиной, уютом и еле заметным запахом корицы, который неизменно исходит от Шляпника. Однако в этот раз он вертится, как уж на сковородке, пытаясь справиться с волнением.
Брейк замечает, что Найтрей ведет себя странно. Ворон сосредоточенно хмурится, ерзает, несколько раз открывает рот, но так ничего и не произносит. Все это мешает Шляпнику работать, и, наконец, тот, коротко вздохнув, спрашивает прямо:
- Ты хочешь что-то сказать, Гилберт-кун?..
- Нет… то есть да… то есть…
Найтрей замирает, глубоко вдыхает и, глядя ему в глаза, выпаливает на одном дыхании:
- Скажи… Ты меня любишь?..
Брейк настолько не ожидает ничего подобного, что едва не обливается кофе. Впрочем, Ксарксис быстро справляется с собой. Он считает, что есть случаи, когда ложь во спасение может оказаться куда губительнее правды. Поэтому он вздыхает, мысленно готовясь к серьезному разговору, и отвечает:
- Пожалуй, нет.
Однако Гилберт его удивляет. Он подозрительно сужает песочные глаза и уточняет:
- Совсем-совсем?..
Абсурдность ситуации начинает зашкаливать. Брейк осторожно произносит:
- Ну… разве что чуть-чуть.
Найтрей выдыхает с облегчением, сразу же заметно расслабляясь. Бормочет:
- Слава богу!..
И в ответ на недоуменный взгляд Брейка, начиная понемногу заливаться краской, поясняет:
- Просто я тоже тебя… - в этом месте он запинается, пунцовеет, и, отведя взгляд, хмуро заканчивает, - разве что чуть-чуть… И если бы ты… любил меня… – эти слова также даются ему с заметным трудом, - то это было бы неправильно.
К концу этой сбивчивой речи Брейк кусает губы, чтобы не расхохотаться. О небо!..
Гилберт, заметив это, становится бордовым и порывается подняться, но Шляпник удерживает его за плечо и, все еще посмеиваясь, примирительно качает головой:
- Твоя логика просто прелестна, Гилберт-кун.
И добавляет уже более серьезно:
- Но я рад, что ты тоже… разве что чуть-чуть.
Последние слова все равно вызывают неудержимую улыбку, несмотря на все попытки соблюсти торжественность момента.
Гилберт лежит у Ксарксиса на коленях и заворожено смотрит на мальчишески озорную улыбку, которую тот до сих пор пытается сдержать, закусив губу, на выбившуюся белую прядь, на трепещущие ресницы.
Он негромко просит, прежде чем успевает подумать:
- Поцелуй меня.
Брейк замирает, смотрит на него с недоумением, однако Гилберт серьезен. Ксарксису хочется подразнить его:
- Но мы же вроде как в гостиной?..
Гилберт хмурится, бурчит: «Ну и что?..», но щеки все равно предательски розовеют.
Однако он упрямо повторяет, не отводя внимательного взгляда:
- Поцелуй меня.
Шляпник укоризненно качает головой, сокрушаясь о нравах нынешней молодежи, и послушно наклоняется к нему.
Чтобы спустя полминуты со смехом отстраниться. Целоваться с человеком, лежащим у тебя на коленях не очень-то удобно. Найтрей тоже смеется:
- Мысль была не самая удачная.
- Просто нужна практика, - наставительно воздевает палец Брейк.
Гилберт качает головой, улыбаясь:
- Глупо получилось… Как в книжках.
У Ксарксиса во взгляде вспыхивает опасный огонек:
- Гилберт-кун… кто бы мог подумать… ты читаешь романы? Ну просто день сюрпризов!..
У Гила даже дыхание перехватывает от такой откровенной издевки. Он резко садится:
- Ты…
А Брейк продолжает язвить, стараясь не рассмеяться над забавно-взъерошенным видом юноши:
- Я надеюсь, что хотя бы рыцарские, а не дамские!..
Гилберт суживает глаза, поджимает губы и сверлит веселящегося Ксарксиса потемневшим от гнева взглядом. А потом он делает быстрое движение вперед и ловко опрокидывает Брейка на диван.
Встретившиеся взгляды серьезны.
- Теперь будет удобнее, - говорит Гилберт и накрывает чужие губы своими.
Лайем мнется за дверью, уже четверть часа, не решаясь прервать их тет-а-тет. Он поминутно краснеет, неловко поправляет очки, цепляется за папку с дополнительными материалами, которую просил принести Брейк, и, наконец, решает, что зайдет попозже.
О слабости.О слабости.
Лайем возвращался в штаб Пандоры после очередного посещения званого обеда, плавно перетекшего в ужин, куда привело его задание все той же Пандоры.
Разузнать ничего стоящего так и не удалось, и вследствие этого настроение было не слишком хорошим.
Карета, подгоняемая полусонным возницей, бодро скакала по ухабам. В небольшие окошечки был виден лес и уходящая назад дорога, посеребренная лунным светом.
На задании пришлось задержаться до глубокой ночи. В графском особняке их с Брейком уговаривали остаться заночевать, и Лайем считал эту идею достаточно разумной, однако Ксарксис, любезно улыбаясь, отказался в столь решительной манере, что Луннет не стал настаивать.
Уже когда спускались по парадной лестнице к карете, Лайем собирался все-таки спросить, в чем же причина внезапной прихоти, как Брейк остановился, опершись о перила, и тяжело закашлялся. Быстро прикрыл ладонью рот.
Слуга герцога Барма уже стоял рядом, придерживая за плечо.
Ну стоял, ну держал… а толку-то? Помощи от него не было никакой, только сочувствие. Лайем ожесточенно закусил губу, разыскал в кармане идеально белый платок, протянул Шляпнику, остро чувствуя себя бесполезным, как никогда. Брейк еле кивнул в благодарность и зашелся в новом приступе.
До кареты, стоявшей у подножья лестницы, они добрались спустя еще минут десять мучительного кашля. Платок Брейк сжимал в руке, с беззаботной улыбочкой отговорившись, что прибережет на память, как подарок от дорогого коллеги.
Лайем сильно подозревал, что Ксарксис просто не хочет показывать пятна крови, пропитавшие ткань.
Собственно, именно из-за этого настроение было хуже некуда.
Луннет тихо вздохнул. Всегда с ним так!..
Брейк ненавидит показывать слабость. Ему легче притвориться, что все просто прекрасно и молча терпеть боль, неудобство или неприязнь, чем пожаловаться кому-либо. Он терпеть не может жалость и всегда старается обойтись без чужой помощи.
Это вовсе не означает, что он взваливает все на себя. О нет! Ксарксис с удовольствием «перепоручает» Лайему бумажную работу, беззастенчиво командует Озом Безариусом и Алисой-сан, и распоряжается Гилбертом, как своей собственностью.
Но в сущности, это всего лишь мелочи. Все, что хоть сколь-нибудь серьезно, Шляпник предпочитает делать сам. И при этом никому ничего не сказав. У него всегда полные рукава козырей и уже сданных карт, он так ловко избегает разговоров начистоту, что собеседник даже не успевает заметить, как его обводят вокруг пальца.
Но эта идиотская привычка справляться со всем в одиночку может стоить ему жизни. И Шляпнику невдомек, что его глупое упрямство заставляет волноваться его друзей.
Ах да, он же не считает их всех своими друзьями.
И до сих пор не научился доверять.
Лайем, наконец, находит в себе силы начать разговор и растолковать этому дураку, что он не прав…
Брейк ненавидит быть слабым. Вот и сейчас, он сидит почти прямо, лишь голова бессильно откинута назад, на спинку сидения.
Даже во сне он старается казаться сильным, не пытаясь положиться на тех, кто рядом.
Лайем укоризненно улыбнулся, глядя на это, и осторожно устроил голову Брейка у себя на плече.
…Одно радовало: все же были двое, кого Брейк подпустил к себе ближе, чем остальных.
Когда протирающий глаза Ксарксис спустился с подножки, на лестнице его встречала строго поджавшая губы госпожа Шэрон в накинутой на плечи теплой шали. А чуть поодаль к перилам прислонился хмурый Гилберт Найтрей, стряхивая пепел с кончика сигареты.
Выходя Брейк оглянулся и улыбнулся без шутовства, с такой редкой серьезностью:
- Спасибо, Лайем.
Луннет поправил очки и церемонно кивнул. И сказал кучеру направляться в штаб Пандоры.
Платье.Платье.
Ну, в общем, по этой картинке писали уже все. Ну и я тоже, не стоять же в стороне?..
- Мы придем на прием по отдельности, так будет меньше подозрений, - инструктирует Брейк. – Ты представитель дома Найтреев, так что тебе быть там положено, и это не вызовет никаких нареканий. Ты, Лайем, слуга герцога Бармы, поэтому и твое присутствие вопросов не возбудит. А вот я еще с прошлого раза под подозрением, - Ксарксис выразительно взглянул в сторону Гилберта, по вине которого он подставился в тот самый «прошлый раз». Найтрей поджал губы, не желая признавать его правоту, а Шляпник тем временем продолжал: - Так что мне придется маскироваться.
- Как мы тебя найдем? – поправив очки, осведомился Лайем. Он не понаслышке знал, как Ксарксис умел перевоплощаться при желании. И это знание далось… немалой ценой.
Брейк беззаботно помахал рукой:
- Я сам к вам подойду.
И тут же строго прищурился:
- Лайем, ты и Гилберт отвечаете за прикрытие. Помним, что наша цель – забрать книгу из фамильной библиотеки этих господ. И при этом, - снова выразительный взгляд на Ворона: - не попасться.
- Да знаю я! – вспылил тот. – Я…
- Вот и прекрасно, - довольно улыбнулся Брейк, не давая Найтрею продолжить тираду. – Встретимся на приеме.
Званый ужин длился уже час с лишним, а Брейка все не было видно. Гилберт начал нервничать. Лайем находился в другом конце зала, и изредка они встречались одинаково встревоженными взглядами.
Следуя наставлениям того же Шляпника, Гил старался по мере сил извлекать пользу даже из задержки. С видом знатока светских сплетен он уже продолжительное время почтительно выслушивал последние новости из уст двух герцогинь: пожилой и молоденькой, недавно удачно выскочившей замуж, одного овдовевшего маркиза и попыхивающего дорогой сигарой барона. Сплетни сплетнями, но обычно именно в них, как учил Брейк, видно обстановку, сложившуюся в обществе. Однако сегодня, к несчастью, ничего стоящего внимания не было, и вскоре Гилберта уже мутило от запаха крепкого табака и от перечисления всех «тех страшненьких кузин из предместий Сабрие», которые «изо всех сил пытаются подобраться к богатым женихам». Но все же это было меньшим из зол, потому что юные аристократки не рисковали соваться к язвительным герцогиням и высокомерному старому маркизу, даже когда рядом с ними стоял сам Гилберт Найтрей. И в какой-то мере это было просто спасением.
Через несколько минут барон с сигарой, извинившись, отошел, отвратительная табачная вонь выветрилась, и жизнь стала почти прекрасна. Гилберт отпил шампанского из поданного официантом бокала и смог даже изобразить на лице мину сердечного внимания к ворчанию седого маркиза.
А потом барон вернулся, ведя под руку стройную молодую женщину, помахивающую веером.
- Леди Элеонора Бриолоне, моя дальняя родственница.
Женщина присела в реверансе перед разом насторожившимися герцогинями, грациозно подала руку для поцелуя сперва восхищенному вдовцу-маркизу, а потом и смущенному Гилберту. И лишь когда Найтрей встретился с ней глазами, он понял, что же его напрягло в родственнице барона. Элеонора-Брейк ожгла его предупреждающим взглядом, обворожительно улыбнулась и пропела глубоким, бархатным контральто:
- Вы должно быть Гилберт Найтрей?..
Юноша с трудом выдавил из себя кивок.
- Я была бы вам благодарна, если бы вы познакомили меня с вашими братьями. Я так много слышала о них.
С этими словами она… то есть он… или все же она?.. обернулась к барону, и тот добродушно расхохотавшись, похлопал Гила по плечу:
- Ну что ж, поручаю свою троюродную внучатую племянницу вашим заботам, молодой человек.
И заговорщеническим шепотом добавил, придержав за локоть:
- Будь осторожен, мальчик. Эта дамочка та еще штучка.
И проказливо подмигнув, легонько подтолкнул к ожидающей Элеоноре, сопроводив это словами, в которых явственно звучал недвусмысленный намек:
- Развлекитесь хорошенько!..
Гилберт покраснел, цапнул Брейка под локоток и потащил через толпу.
- Твои братья в другой стороне, - заметил… заметила леди Бриолоне. В то время как Найтрей зашипел ей на ухо:
- Та еще штучка?.. Где тебя носило? Да что вообще происходит?!
Брейк-Элеонора подхватила с проплывающего мимо подноса два бокала с шампанским. Один тут же залпом опустошила сама, смущенно хихикнув, второй вручила остолбеневшему Ворону.
- Может, потанцуем?.. Хотя нет, не стоит. Эти белые вальсы ужасно нудные, не правда ли?
Найтрей по инерции взял бокал, изумленно глядя на порозовевшее личико своей спутницы… Но это же Ксарксис!.. Ведь так?..
Элеонора уже схватила его за рукав, возбужденно указывая куда-то в другой конец зала:
- Смотри!.. Там твой брат! Ну этот, который лощеный. Как же его… - озабоченно наморщила белый лобик. – Виктор… Вильям… нет… Винсент!.. Точно, Винсент!
Гилберт терялся рядом с таким Брейком. Ему всегда было трудно с женщинами, и пусть он прекрасно знал, что это лишь маскарад, он чувствовал странную робость перед сиреневой парчой, кружевами, рюшами, долгими взглядами из-под ресниц и глубоким, низким контральто. Он с самому себе непонятным смущением теребил пальцами края рукавов своего камзола.
- Ты… то есть, вы хотите к нему подойти?..
- Если честно, то нет, - капризно дернула плечиком Элеонора и, взяв его за руку, потянула куда-то.
- Там на галерее есть премилый уединенный столик.
Жар его-ее ладони чувствовался даже сквозь тонкую ткань перчатки. Когда вожделенный столик был достигнут, леди Бриолоне плюхнулась на стул, усиленно заработала веером, не давая возможности кому бы то ни было читать по губам, и заговорила:
- Я был в библиотеке. Книги нет.
- Что?! Но как же…
- Тсс! Я узнал, что ее забрал хозяин дома. Скорее всего, она у него в кабинете. Это на втором этаже, в западном крыле.
- Но туда же нельзя гостям!..
- Вот для этого ты мне и нужен. Идем.
Полутемные, богато отделанные коридоры тянулись, казалось, бесконечно. Казалось, в основном, из-за страха быть застигнутыми. При звуке чьих-либо шагов Брейк-Элеонора с удивительным проворством запихивала Гилберта в ближайшую дверь, и они застывали, по очереди прижимаясь к замочной скважине, и ожидая, пока шаги стихнут.
- Уже скоро, - шепотом сообщила… сообщил Ксарксис.
Тишину нарушало лишь тяжелое дыхание и шелест платья.
Кабинет был обшарен вдоль и поперек, однако книги не было. После получаса стараний было решено отправляться назад не солоно хлебавши. Прием должен был скоро окончиться.
Той же дорогой они стали пробираться обратно в залу. Они крадучись двигались по длинному коридору, основной достопримечательностью которого являлись стоящие через каждые несколько метров доспехи.
Неожиданно впереди за поворотом скрипнула дверь, и на стену упало яркое пятно света. Брейк оглянулся по сторонам – но пути к отступлению не было: ни одной комнаты, даже самого завалящего чуланчика не выходило в этот коридор. Гилберт лихорадочно обернулся, но слишком быстро осознал, что до угла никак не успеть.
Черт, черт, черт!..
Послышались шаги. Неожиданно Элеонора отпрянула к стене, дернув Найтрея за собой. Отчетливо звякнул потревоженный доспех.
- Быстрее! Целуй меня!..
- Ч-что?
Брейк пробормотал «О боги…» и рывком притянул Гилберта к себе за воротник. Поцелуй Ксарксиса был уверенным и театральным. Ненастоящим. Настоящими были только мягкие губы, покрытые липким, душистым слоем помады. Под ладонями Гилберт чувствовал тугую шнуровку корсета и тяжело вздымающиеся бока. Пальчики в тонкой перчатке ласкали затылок, развязав ленту, стягивавшую волосы. И все – фальшиво, напоказ.
Шаги приближались. Остановились в нескольких метрах.
- Неужели… Вот так… сюрприз, - произнес какой-то смутно знакомый голос, и в нем явственно звучало потрясение. Говоривший замер, не двигаясь с места.
..А пахла она тонкими женскими духами – что-то пряное, восточное, - карамелью и корицей. Гилберт и сам не заметил, как начал отвечать. Страстно, глубоко, совсем не так, как положено по сценарию, игнорируя удивленный взгляд Брейка. Волна жара прошла по позвоночнику, и рука, что не упиралась в стену, сама лихорадочно зашарила сперва по чертовой шнуровке, а потом по рюшам, кружевам, оборкам, вниз, задирая пышную юбку…
Железные пальцы сомкнулись вокруг запястья Гилберта, не давая ладони сдвинуться выше, и боль привела в чувство почти так же хорошо, как ледяная ярость в красном глазу.
Тот же, кто их застукал, продолжал стоять в нескольких шагах.
Найтрей было дернулся отстраниться, осознав свои действия, но ручка, лежавшая на затылке, сдвинуться не дала. Взгляд Брейка обещал смерть, однако пальцы, сжимавшие запястье Гила чуть расслабились, и плавно потянули его руку вверх, поощряя. Гилберт ощутил, как заливается краской, но послушно заскользил ладонью по чужому бедру, чувствуя тонкий чулок… о боже…
Человек, наблюдавший за ними, должно быть, наконец, поверил глазам, а может, просто насмотрелся. Обошел их по наибольшему радиусу и торопливо скрылся за поворотом.
Найтрей, наконец, отпрянул, не смея поднять глаз:
- Я… я не знаю, что на меня нашло…
- Вот как?.. – голос Брейка был опасно мягок.
Гилберт боялся даже как следует вздохнуть.
- Что ж, ладно, – неожиданно тон Ксарксиса переменился на спокойный, даже удовлетворенный. – Ничего страшного.
- Ничего страшного?.. – не веря своим ушам, переспросил Гилберт, поднимая, наконец, взгляд. Чтобы тут же отвести его, остро чувствуя, как горят щеки – помада была размазана по припухшим губам и недовольному лицу Брейка. Не без его, Гилберта, участия. Внутри снова начал собираться жар, и от этого предательский румянец вспыхнул еще сильнее.
Шляпник же тем временем невозмутимо продолжал:
- Ничего страшного. Просто со следующего раза женщиной будешь одеваться ты. А я… буду прикрывать, - с многообещающей улыбкой закончил он.
Гилберт почувствовал, как засосало под ложечкой.
- А может… как-нибудь… без переодеваний?
Мимолетный взгляд Ксарксиса заставил его забыть о возражениях и захлопнуть рот.
- А теперь помоги мне поправить юбку… похотливое животное, - не сдержавшись, прибавил Шляпник.
- Брейк!!! – в потрясенном возгласе Найтрея стыда и возмущения было поровну.
На следующий день Гилберт столкнулся с Винсентом, тихо, как вор, пробираясь по собственному поместью.
- Братец! Ну надо же…
- И тебе доброго утра, Винсент, - ответствовал «братец», отступая к выходу. Времени, чтобы выслушивать явно разозленного чем-то Винсента, просто не было.
- Куда ты так спешишь?.. – вкрадчиво поинтересовался тот, делая шаг вперед. – Уж не к той ли барышне с брабантским кружевом на подвязке?..
Гилберт отшатнулся, распахивая глаза:
- Так там был ты?..
- Да, - Винсент тем временем наоборот наступал, и, подойдя к брату вплотную, с нежностью, безошибочно выдававшей лютую ярость, зашептал на ухо:
- Я найду ее, кем бы она не была. И больше она не появится в этих краях. Ты мой, Гилберт. И я не собираюсь ни с кем тебя делить…
Гилберт отстранился – может резче, чем следовало, пробормотал торопливо что-то невразумительное и все-таки выскочил за дверь. Вообще-то, на месте оскорбленного влюбленного… или любовника, а может и просто брата, он должен был высказать что-то вроде: «Да что ты себе позволяешь?!» или «Только приблизься к ней, и пожалеешь!..» или «Что ты вообще несешь?»
Но Гилберту хватало уже и того, что удалось вырваться из цепких рук младшего. По дороге обратно в особняк Рейнсвортов жизнь представлялась Найтрею чередой мрачных совпадений.
Одно радовало: личность «барышни» Винсент так и не опознал. Страшно подумать, что было бы, случись иначе.
Месть.Месть.
Вернувшись от Найтреев, Гилберт, помявшись немного, все же решил подняться к Брейку.
…Что-то пугающее было в этом платье, Ворон вчера сам себя не узнавал: он еле дождался, когда хлопнет за спиной дверь спальни. Шнуровку корсета чуть не рвал зубами … Ошеломленный Брейк даже не возмущался такому вандализму.
Но теперь наваждение схлынуло, и Гилберт справедливо ожидал кровавой вендетты. Впрочем, Ксарксис мстит расчетливо, тонко и не сразу, так что передышка в день-два должна быть. Назад шел почти без опаски.
Почти – ключевое слово.
Брейк сидел в кресле и мирно читал книгу. Кровать застелена, комната прибрана. Мистическое платье – исчезло. Нужно признать, что Гилберт выдохнул с облегчением.
Ксарксис сделал вид, что не заметил его прихода.
Благоразумно решив, что лучше его не тревожить, Гилберт осторожно опустился на краешек кровати и стал задумчиво разглядывать комнату. Не то чтобы он раньше ее не видел, но нужно же чем-то себя занять.
Спустя полчаса он обратил внимание на краешек чего-то блестящего, торчащего из гардероба. Подошел ближе и с опаской открыл дверцу.
Так и есть, платье.
Потерявшее очертания человеческого тела и висящее в темном шкафу, оно казалось почти безобидным. Гилберт остановился, рассматривая. Повинуясь внезапному вдохновению, стянул с вешалки, разложил на постели, расправил складки: сиреневая ткань переливалась перламутром. Надо же, а вчера не заметил. Оборки были помяты, и Ворон поспешно запретил себе вспоминать сцену в коридоре… да и в спальне тоже…
Вырез платья был отделан пышными шифоновыми бантами разных оттенков фиолетового и голубого.
- Мм… а я весь вечер думал, что ты туда подложил, - рассеянно обронил он, задумчиво касаясь пальцами бантов.
Спустя пару мгновений он заметил, что молчание в комнате стало каким-то странным… звенящим?..
Найтрей обернулся. Брейк смотрел на него внимательным, каким-то непонятным взглядом. Наконец, Гилберт не выдержал.
- Что?!
Кукла на плече Ксарксиса весомо качнула головой:
- Совершенно точно.
Гил непонимающе нахмурился:
- Что «совершенно точно»?
Брейк с убийственной серьезностью медленно произнес:
- Совершенно точно… Я не ошибся вчера. Ты – похотливое животное.
Гилберт подавился воздухом, а Шляпник с жалостью посмотрел на его пунцовеющие щеки и участливо спросил:
- Может быть, тебе девушку завести, Гилберт-кун?..
…Найтрей жестоко ошибся, полагая, что месть не настигнет его сегодня.
Одиночество.Одиночество.
После возвращения из Сабрие Гилберт впадает в задумчивость. Обыденность дала сбой в том месте. Обыденность мира, никак не связанного с законами природы.
Брейк не желал слышать никаких извинений, ловко не давая Ворону и слово сказать в тот день, когда пришел в себя после трехдневного забытья.
…Кажется, тогда Найтрей впервые серьезно испугался за Шляпника. Он был зол из-за перепалки, из-за дурацкой манеры этого клоуна с отчаянным сопротивлением мириться с чьей-либо помощью, из-за отвратительной привычки ни о чем не рассказывать заранее… К тому моменту, как они вышли к Озу, Гилберт уже успел проклясть Сабрие, всех контракторов и Брейка в частности.
Когда оказалось, что с господином все в порядке, облегчение было настолько велико, что даже раздражение как-то отошло на второй план. Вместе с раздражителем.
Гилберт был так захвачен радостью, разом навалившейся усталостью и беспокойством – что? ранили?.. но кто? когда?.. – что просто забыл об остальном.
Наверное, в этом нет ничего удивительного – десять лет же как-то умудрялся не видя и не вспоминать. И когда Элиот закричал: «Брейк?!», Гилберт даже не сразу осознал, что такое.
А потом внутри что-то дернулось. Крутанулся назад и…
Ксарксис не приходил в себя три дня. Впервые так долго.
Ворон не сидел у кровати, не кружил под дверью – вообще не подходил. Даже не спрашивал специально, есть ли улучшения.
Курил одну за другой сигареты и думал. О том, что с Брейком и раньше случалось, и чего волноваться, это же Брейк – такого даже при большом желании, неоднократно у Найтрея появлявшемся, извести невозможно. Это же Брейк, черт побери!..
А еще думал, что хорошо, что жил Гилберт все-таки у себя, хоть периодически и ночевал в другом крыле особняка Рейнсвортов. Не надо о вещах беспокоиться, все на месте.
И что Ксарксис лежит там в одиночку в темноте и кашляет, кашляет, кашляет… и дрожит... Он всегда дрожит, как на сквозняке, во время приступов.
Гилберт за эти три дня, кажется вообще все передумал. И что бы ни было в мыслях, внутри жгло, нехорошо жгло стыдом и виной.
Не уследил, не досмотрел, не помог… Вечно уверенный, что Ксарксис Брейк не человек, а демон во плоти, и что с ним может случиться?.. а вот господин…
И в тот единственный раз, когда должен был быть рядом, причитал над царапинами Оза.
А извинений Брейк слушать не пожелал – чуть поморщился и перебил, не позволяя и рта раскрыть.
Брейк вообще этого не любит. И виноватым его не считает.
Только вот слова-то рвутся наружу, хоть и не нужны никому, кроме самого Гилберта.
А еще Ксарксис его словно избегает. Хотя какое там избегает, постельный режим, строгая Шэрон, даже из покоев не выйти.
Просто… смотрит куда угодно, но мимо, заговаривает со всеми, безлично, улыбается и тянется к пирожным – ванильное, ванильное, ванильное… А вот шоколадные и персиковые почему-то не замечает. Разлюбил?..
Гилберт посвящает мысли таким мелочам, чтобы не думать о том, каково Брейку в одиночестве, о том, почему встретиться с ним взглядом никак не выходит, и нет даже предлога заглянуть в одиночку, и послезавтра задание Пандоры, нужно ехать куда-то на северо-восток, а он так и не сказал, насколько испугался тогда… и соскучился… и беспокоится…
Он сталкивается с Лайемом в коридоре.
- О, господин Найтрей. Вы к Брейку?.. Если вы не против, занесите ему лекарство.
- Д-да, конечно…
- И проследите, пожалуйста, чтобы он выпил! Спасибо!..– вечно торопящийся Лайем уже на бегу продолжает бормотать. – А то знаю я его, не выпьет же… как ребенок, честное слово…
Вот и предлог.
Откуда тогда эта тревога?..
- А-а, лекарство… - скучающе тянет Ксарксис, маша рукой в воздухе. Он сидит спиной к двери, свесив ноги с кровати и очевидно собираясь вставать. – Спасибо за трогательную заботу, Лайем, поставь его…
- Это я, - негромко говорит Ворон, прикрывая за собой дверь.
- Гилберт? – что-то в голосе Брейка неуловимо меняется.
- Нужно выпить это.
Молчание.
- Да… поставь на тумбочку.
- Нет. Я дам тебе. Нужно выпить сейчас.
- Ну надо же, раскомандовался… - в интонациях Ксарксиса явственно не хватает язвительности, и Гилберт снова чувствует укол вины.
- Вот, - он протягивает стакан с золотисто-бурой жидкостью. Шляпник после секундной заминки берет его и неторопливыми глотками выпивает до дна.
- Гадость, - подводя итог, возвращает стакан.
Найтрей просто смотрит на него. На нелепую пижаму, растрепанные со сна волосы, бледную усмешку…
- Не стоит изображать застенчивого гостя, Гилберт-кун, все равно не поверю. Садись, раз уж пришел.
Гилберту не хочется перепираться, и он просто молча опускается на покрывало рядом.
- Как ты?.. – наконец, спрашивает он.
- Великолепно!.. Лучше просто не бывало, - с сарказмом откликается Брейк.
- Я серьезно.
- Да я в общем-то тоже, - усмехается Ксарксис, разворачивая очередную карамельку. Перед этим долго вертит ее перед глазами, напряженно щурясь и бормоча под нос:
- Подложили невесть что… А все Лайем…
…Гилу смешно и, наконец-то, спокойно. Брейк здесь, рядом, под боком, не избегает, не лежит в забытьи. Гилберт не может насмотреться, надышаться, ему хочется всего и сразу. Он тянется за поцелуем, но Брейк ускользает, негромко смеясь. От него пахнет лекарством и мятой. Шляпник легонько щелкает Найтрея по кончику носа:
- Тише, тише, Гилберт-кун.
Тонкие прохладные пальцы Брейка спускаются ниже, ложатся на губы, то ли призывая к молчанию, то ли очерчивая. Замирают.
А потом снова вверх, по скуле, к виску, зарываются в растрепанные темные пряди.
Гилберт чувствует смутное беспокойство, он хочет поймать взгляд Ксарксиса – но светлая челка мешает, прячет от него Брейка.
Видно только чуть усмехающиеся губы.
Ворон чувствует что-то странное, хоть и не может понять, что именно. Но почему-то не решается спросить об этом.
Да и вряд ли Брейк ответит.
Неожиданно Шляпник наклоняется и мягко целует его в уголок губ, кончики пепельно-белых волос щекочут щеку. Гилберт чувствует, что краснеет – почему-то это жест кажется чем-то намного более интимным и близким, чем все, что было между ними до этого.
А миг спустя Найтрея бесцеремонно разворачивают за плечи и подталкивают к выходу. Насмешливый голос привычно растягивает слова:
- Все-все, Гилберт-кун. Мне пора отдыхать.
- Эй!
В интонациях Брейка мелькает шутливая укоризна:
- Хватит-хватит. Нельзя так утомлять больного человека.
Ворон поджимает губы и выходит, буркнув через плечо что-то маловразумительное.
Предательский румянец все не спешит покидать щеки.
И все-таки… и все-таки что это за странное чувство?
Что не так?
Гилберт задумчиво закуривает и безотчетно хмурит брови.
А Брейк усмехается, прижимаясь спиной к закрывшейся двери, невидяще смотрит вперед. И учится привыкать к одиночеству.
Речь совсем не о танцах.Речь совсем не о танцах.
Шэрон чувствовала, что внутри все замерло.
В сознании лихорадочно вертится: шутка… это все шутка, одна из его дурацких выходок, да, конечно, просто шутка… А в глазах уже вскипают глупые слезы.
Брейк стоит в пяти шагах, отведя взгляд, и его вымученная улыбка действует на Шэрон словно пощечина.
И маленькая герцогиня Рейнсворт берет себя в руки. Сейчас она нужна Ксарксису-нии.
Слезы так и остаются непролитыми.
С широкой, сияющей улыбкой Шэрон делает шаг вперед и уверенно берет своего слугу за руку.
- Тогда я научу тебя заново. Шаг за шагом.
Речь совсем не о танцах, и Брейк покорно склоняет голову, улыбаясь краешком губ.
Лайем был прав… прав во всем.
Ладошка госпожи узенькая и горячая, а поступь решительная, и это совсем не похоже на леди Шелли или на светскую львицу Шерил, и Брейк впервые с тех пор, как вернулся из Сабрие, чувствует, что он, наконец-то, дома.
Шэрон вытягивает его на середину залы, заставляет положить руку ей на талию и негромко произносит:
- Тебе придется научиться доверять своим друзьям.
Ксарксис безмятежно улыбается:
- Как прикажет моя госпожа.
Шэрон величественно кивает и все-таки не может сдержать лукавой улыбки:
- Тогда начнем прямо сейчас.
Гилберт с изумлением смотрит, как Брейк вальсирует с юной герцогиней Рейнсворт.
Движения Шляпника по-прежнему неуверенные, но он словно оставил попытки вписаться в очередную фигуру танца и позволил Шэрон себя вести.
И у него стало понемногу получаться!.. Найтрей не знает, чего он чувствует больше: радости или странного, горчащего удивления.
…Тебе придется научиться доверять своим друзьям.
Брейк повинуется движениям своей госпожи и думает, что, наверное, ему это удастся.
И речь совсем не о танцах.
Автор: Ни-Аптерос
Фэндом: Pandora Hearts
Жанр: ангст, романс, местами юмор
Пэйринг: Гилберт/Брейк.
Дисклаймер: Не мое, но заечки же?.. ^^
Рейтинг: до R
Размещение: запрещено
Предупреждения: возможен ООС. Даже скорее всего он есть. События происходят после первой встречи с Бармой.
Даже упрямство должно побеждать.Даже упрямство должно побеждать.
Брейк не делает вид, что ничего не случилось, нет. Он просто ведет себя как обычно, искренне считая, что все и так понятно, и подобные инциденты в пояснениях не нуждаются.
Он пьет чай, язвит над Черным Кроликом – о, нет-нет, над Алисой, конечно, Алисой, - тонко перешучивается с госпожой, дразнит юного Безариуса и поглощает пирожные. И очень ловко игнорирует тяжелый взгляд Гилберта.
Гил смотрит внимательно, мрачно, неотступно, будто ожидая чего-то. И еще он не смущается ни взглядов в ответ, ни насмешливых улыбок, ни едких фраз, словно непоколебимо уверен, что поступает правильно.
Брейк чувствует досаду.
Нет, ну в самом деле, как можно не понимать таких явных намеков?..
Он не нуждается в помощи. Он не нуждается в жалости. Ему и так хорошо.
Просто пре-кра-сно.
Однако нужно признать, что юный Найтрей совершенно непробиваемо упрям. И эта черта восхищала бы Ксарксиса, если бы не раздражала так сильно.
Ну как еще объяснить этому мальчику, что ничего не изменилось? Ни-че-го-шень-ки.
Брейк вздыхает с заметным облегчением, когда Оз со товарищи отбывает на очередное задание Пандоры.
Без давления постоянно преследующего взгляда гораздо свободнее. И немного неуютно. Как было первое время без повязки на глазу. То же странное ощущение беззащитности и неправильности. Впрочем, Брейк давно научился справляться и не с такими трудностями.
А ночью снова приходит кашель. Тяжелый, выматывающий, рвущий легкие. Нет, в самом деле, легкий дискомфорт от отсутствия привычного уже внимательно-строгого взгляда или повязки-забрала ничто по сравнению с этим.
Заснуть не удается, и Брейк которую ночь подряд проводит, зло и насмешливо улыбаясь своим теням и потолку, и считая про себя. Да, вот такое нехитрое занятие. Шляпник ведет счет от приступа до приступа. Сто двадцать шесть… сто двадцать семь…
Такое тоже не редкость. Можно было бы даже сказать, что подобные ночи «в порядке вещей», если бы кашель в этот раз был не таким сильным.
Шерон видит его бледность и чуть более заметные тени под глазами, но, щадя его гордость, молчит. Брейк благодарит за это теплом под полуопущенными ресницами и чуть чаще смотрит на дорогу. Он и сам не знает, чего он ждет.
Призраки былого не приходят к Шляпнику, когда солнце скатывается за кромку леса. Ксарксис достаточно владеет собой, чтобы заставить подсознание молчать.
Иногда он жалеет, что алкоголь не берет его. Так было бы честнее. Хотя и не легче.
Триста пятьдесят… триста пятьдесят один…
Очередная ночь не приносит ничего нового. Луна, до того похожая на своего двойника из Бездны, что Брейку почти смешно и почти больно, мертвым светом проникает через окно, обездвиживает и без того пустую комнату.
Сколько времени прошло с тех пор? Кажется, он сбился со счета. Тридцать лет? Сутки?.. Триста семьдесят ударов сердца?..
Луна скалится волком, и Брейк насмешливо скалится в ответ. Не все ли равно?.. Сколько бы времени не минуло, - и сколько бы его не осталось, - он в каждой луне будет видеть Бездну, в каждой печати – ту самую. И нет нужды смотреть на нее, он давно выучил рисунок наизусть.
Четыреста три… и разрывной волной настигает кашель.
Мир кружится, и уже нет ни луны, ни комнаты, пальцы вцепляются в простыню до хруста в костяшках, и перед глазами расплываются багровые пятна.
Мельком Брейк думает, что это всяко лучше, чем мертвенное серебро Бездны. И проваливается в горячую боль.
А потом кошмар прекращается в один момент. Ксарксис тяжело дышит, прохладный воздух обжигает горло, и он не сразу ощущает чужое присутствие, и руки, крест-накрест прижимающие его к теплой груди.
И у него не находится ни сил, ни желания возмущаться или отталкивать, или язвить – даже просто говорить не хочется.
Он молча прикрывает глаза, признавая свое поражение и право Гилберта остаться до утра.
Еще пару ночей он удивляется неизменному молчаливому появлению Найтрея. А потом просто сразу ложится на свою половину кровати, оставляя место ночному гостю.
В конце концов, даже упрямство должно когда-нибудь побеждать, да?..
Когда Гилберт берет его за плечо, поворачивая на спину, и нависает сверху, Брейк только усмехается и сам смыкает руки у него на шее.
Лента.Лента.
Брейк неторопливо размешивает кубики сахара в чашке с чаем. Окна малой гостиной в особняке Рейнсвортов выходят на солнечную сторону, и вся зала словно утопает в медовых тонах.
- Пойдемте кататься на лошадях!.. – громко восклицает Оз, оглядывая маленькое общество решительным взглядом.
Шэрон с улыбкой качает головой:
- Сегодня я собиралась провести день в библиотеке.
Алиса задумчиво разглядывает куриную ножку. Гилберт тушит сигарету и напряженно размышляет, хочет ли он поучаствовать в конной прогулке по окрестностям.
Брейк тщательно облизывает ложечку и старательно прячет усмешку.
Голос Оза становится просительным:
- Ну дава-айте! Ведь такая хорошая погода!..
Широким взмахом руки он демонстрирует, насколько, по его мнению, прекрасен сегодняшний день, и поворачивается за поддержкой к Шляпнику.
- Брейк?
Признаться, не самый удачный выбор. Ксарксис ловко переводит стрелки:
- А что думает мисс Алиса?
Кролик вскидывает к потолку аметистовые глаза, беспокойно облизывает губы и, наконец, величественно кивает:
- Я согласна с твоей затеей, слуга.
Оз чуть слышно фыркает и оборачивается к герцогине Рейнсворт:
- Шерон-чан?
- Нет-нет, не сегодня.
И снова очередь Ксарксиса:
- Пожалуй, я пас. Я уже слишком стар для такого времяпрепровождения, - с притворной печалью качает головой Шляпник.
Оз обиженно надувает губы и выжидательно смотрит на нахмурившегося Гила. Тот мнется несколько секунд и, наконец, мотает головой.
- Ну вот, - расстроено тянет юный Безариус и тут же получает по макушке от своей Цепи.
- Идем, - говорит она тоном, не терпящим возражений. – Я хочу кататься.
Шэрон в два глотка допивает чай и со словами: «Я в библиотеку» решительно поднимается с места и выходит следом за ними.
В комнате остаются только Шляпник и Ворон. Тишина нарушается лишь шорохом шагов: Найтрей ходит из стороны в сторону.
Ксарксис откладывает в сторону ложку, делает глоток и вдохновенно цепляет ванильное пирожное с блюдца.
- Почему ты все время называешь себя старым? – неожиданно произносит Гилберт, и Брейк не может не улыбнуться сердитым ноткам в его голосе.
А спустя секунду его хватают за руку и подталкивают к зеркалу.
Ксарксис вопросительно выгибает бровь, ловя в отражение взгляд стоящего позади Найтрея.
Тот предельно серьезен, губы сжаты в черту.
- Смотри. Смотри на себя.
Брейк не любит зеркала. И не встречается глазами со своим отражением. Он оказывается за спиной у Гилберта прежде, чем тот успевает что-либо понять. Проводит ладонью по линии плеча, точно изучая. А вторая рука достает из кармана светло-голубую атласную ленту.
Миг – и лента накинута Гилберту на шею.
- Попался, Гил-берт-кун.
Атлас приятно холодит кожу, отражение Брейка улыбается странно, так, как в жизни Ворон еще не видел – неожиданно мягко и тепло.
Лента соскальзывает вниз, исчезает, прячется где-то вне зеркала.
А потом прохладные пальцы невесомо касаются темных волос – приподнимают, ворошат, скользят, прихватывают.
Это настолько завораживает, что Гилберт позволяет себе слабость, небольшую поблажку: закрыть глаза, полностью отдаваясь ощущениям. Это так странно и необычно, так по-другому, что Гил, кажется, даже задерживает дыхание, неосознанно боясь спугнуть этот миг.
Когда пальцы исчезают, из груди вырывается разочарованный вздох.
- Ну вот и все, - довольно произносит Шляпник.
За слабости приходится платить, даже за маленькие.
Гилберт открывает глаза, и первое, что он видит – забавный хвостик на макушке, перевязанный той самой лентой. Бантиком.
- Брейк…!!!
Брейк предусмотрительно уворачивается, откликается весело:
- Ты само очарование, Гилберт-кун!..
- Ты!..
Шляпник смеется, закрываясь рукавом. Миг – и он уже у дверей, вне досягаемости.
- Гилберт странный, - рассудительно замечает с его плеча кукла.
Брейк понимающе улыбается ей:
- Не без этого, Эмили. Не без этого.
- Брейк!!!
И дверь захлопывается за ними.
Гилберт сердито сдергивает чертов бантик с волос и встряхивает головой.
Сперва он хочет выбросить ленту. Резко распахивает раму, душистый аромат сада врывается в комнату. Рука зависает над окном, и длинный конец банта атласным голубым росчерком полощется на ветру.
Возмущение уходит, оставляя странное опустошение после себя.
Найтрей вспоминает свое отражение – и неожиданно даже для самого себя фыркает. Чертов хвостик. Чертов Брейк.
Гилберт улыбается, складывает ленту в карман и закуривает.
Ревность.Ревность.
Молоденькие барышни провожают братьев Найтрей влюбленными взглядами. Своя доля томных вздохов достается и Элиоту, и Винсенту, и, конечно, Гилберту, как бы тот не старался этого избежать. Девушки, эти прекрасные юные розы, окружают его целыми стайками, стремясь урвать себе хоть один взгляд, а если повезет – то, может быть, даже танец. Гилберт выдавливает улыбку, задыхается от ароматов духов и нервно, не чувствуя вкуса, глотает шампанское. Оз мило беседует с какой-то пожилой дамой, Алиса глубокомысленно изучает мясной ассортимент легких закусок, Шэрон вовсю развлекается, изображая из себя светскую львицу. Гилберт поминутно оглядывает зал, полный ярких фраков и воздушных платьев, но помощи ждать неоткуда. Поэтому все, что ему остается, это подхватить с проплывающего мимо подноса новый бокал, чтобы хоть чем-то занять руки, и попытаться справиться с гвалтом нежных девичьих голосов самостоятельно.
Брейк наблюдает за ним из другого конца зала, ведя неторопливую беседу с одним из гостей. Ксарксис совсем не против восторженного внимания, которое оказывают Гилберту молоденькие аристократки, на самом деле это даже забавно. Однако загнанный в угол Найтрей опрокидывает залпом уже четвертый бокал шампанского, а зная, как он быстро хмелеет, Брейк понимает, что пора вмешаться. Они здесь для сбора информации, и Гилберт все еще нужен ему трудоспособным. Извинившись перед собеседником за вынужденную отлучку, Ксарксис встает и неторопливо идет через зал, расточая приветственные кивки и любезные улыбки. Иногда светские рауты больше похожи на театр масок. Впрочем, Брейк умеет извлекать из этого свое удовольствие.
Гилберт даже не успевает понять, когда Шляпник оказывается перед ним, а хрустальный фужер сам собой исчезает из руки, и в первое мгновение только растерянно хлопает глазами.
- Юные леди, мои глубочайшие извинения, - голос Брейка слаще меда, он галантно раскланивается с ошарашенными девушками. – Я вынужден украсть у вас этого молодого человека. Важные дела требуют веского слова наследника дома Найтрей.
Из всей компании только Гилберт знает его достаточно давно, чтобы различить в тоне тщательно скрываемую насмешку. Однако возмутиться не успевает, потому что уже через минуту его вытаскивают на увитый теми же треклятыми розами балкон. Ночной воздух прохладен и сладок, и неприятный звон в голове начинает потихоньку стихать. Но Гил только поджимает губы. Ни за что он не будет благодарить этого клоуна!..
Вместо этого он возмущенно выпаливает:
- Зачем ты меня сюда притащил?
Брейк смотрит на него с благодушной улыбкой и легким снисхождением во взгляде, как на маленького ребенка. Нет, ну не рассказывать же ему, в самом деле, о влиянии приятных пузырящихся напитков на работу отдельного, конкретно взятого сотрудника Пандоры, и что на воздухе он гораздо быстрее придет в себя. Вместо этого Ксарксис произносит доверительно:
- Мне нужно сказать тебе одну вещь, Гилберт-кун.
И дождавшись, когда тот недоверчиво распахнет глаза и неуверенно наклонится ближе, понизив голос, говорит самым серьезным тоном, на какой только способен сейчас:
- Я страшно ревную.
Найтрей отшатывается, как ошпаренный, и изумленно выдыхает:
- Ты тоже?..
Тишина становится прямо таки оглушительной. Несколько долгих мгновений они глядят друг на друга, осознавая только что произнесенные слова, а потом щеки Гилберта постепенно начинают достигать оттенка любимого малинового платья Шэрон.
Брейк отчаянно кусает губы, но смех все-таки вырывается наружу. Натрей делает шаг назад, а потом резко разворачивается, намереваясь, очевидно, сбежать прочь. Шляпник успевает поймать его за руку.
И в голосе помимо сдерживаемого веселья появляется что-то, слишком похожее на нежность.
- Это не очень-то вежливо, вот так бросать меня здесь.
- Я не… - Гилберт, пытаясь оправдаться, наконец, находит силы повернуться к нему лицом.
Ксарксис все еще улыбается, находя его губы. Он целует Гила умело и страстно, без трепета или осторожности, и не отпускает так долго, что от нехватки воздуха под закрытыми веками начинают расплываться багровые круги.
Когда Брейк все-таки отстраняется, то от его мягкой, с хитринкой улыбки и взрослого, почти отеческого взгляда у Гилберта перехватывает дыхание.
- Видишь? У тебя нет поводов для ревности, - вкрадчиво сообщает Шляпник и, подмигнув, проходит мимо Найтрея.
Гилберт чувствует, как нестерпимо горят щеки.
А Ксарксис думает, что шутки шутками, но коль скоро Гилберт оказался в его постели, он не намерен делить его ни с какими юными барышнями. Так что это весьма удобно, что Найтрей боится их как огня.
Немного о танцах.Немного о танцах.
Оскар Безариус восседал в большом кресле с обивкой из оливкового бархата и чувствовал себя некоронованным королем этого импровизированного бала. Брейк сидел в соседнем кресле и со скучающим видом болтал в бокале дорогое вино.
- А теперь музыка!.. – бодро скомандовал старший Безариус, хлопая в ладоши. Музыка была обеспечена несколькими особо одаренными слугами. Оскар еще раз хлопнул в ладоши, великодушно разрешая начать танец. Юноши и их прелестные спутницы церемонно поклонились друг другу, и каблуки застучали по блестящему паркету. Оз с очаровательной улыбкой кружил в вальсе Шэрон, которая безукоризненно поддерживала образ благородной юной леди. Гил и Алиса ко взаимному неудовольствию вальсировали в паре шагов от них – большего расстояния гостиная дяди Оскара не позволяла.
- Это навевает ностальгию, правда? – растроганно спросил хозяин гостиной, глядя на танцующих. Брейк задумчиво кивнул:
- Да… По предыдущей вечеринке.
Оскар громко расхохотался, с охотой, какая безошибочно выдавала, что он под хмельком.
- Это не было шуткой, - заметила Эмили.
Ксарксис усмехнулся, пытаясь посмотреть на кружащиеся пары сквозь рдеющее в бокале вино. Пары виделись лишь мутными пятнами, да и то – при большом воображении.
Вальс сменился мазуркой, а потом музыканты взяли короткий перерыв. Рядом со Шляпником тут же плюхнулась раскрасневшаяся Шэрон, обмахиваясь веером. Гилберт устало прислонился к стене, закуривая. Запыхавшаяся Алиса держала в каждой руке по бокалу и отхлебывала попеременно с каждого. Оз присел на подлокотник, недоуменно склонил голову на бок:
- А ты почему не танцуешь, Брейк?
Тот утомленно помахал рукой в воздухе:
- Ну что за вопросы, Оз-кун!.. Я уже стар для таких пируэтов.
Шэрон громко фыркнула, но все внимание ее было посвящено сейчас вину, которым она утоляла жажду, поэтому она ничего не сказала. Оз озадаченно почесал кончик носа, а Гилберт на миг скосил глаза в их сторону.
После чего было отыграно еще два вальса и одна кадриль.
- А теперь идем смотреть фейерверки! – радостно заявил Оскар, и вся честная, изрядно подвыпившая компания повалила в сад. Брейк остался в кресле, меланхолично разглядывая погромленную гостиную.
С улицы послышались характерные хлопки, и отблески салютов вызолотили стекла.
Напольные часы звучно отбили полночь, когда дверь в гостиную со скрипом распахнулась. Брейк едва заметно поморщился: «Неужели они закончили так быстро?» Однако за окном вновь раздалась серия залпов, значит, фейерверки еще продолжались. Шляпник отставил полупустой бокал и повернулся к вошедшему.
В глазах Гилберта плясали чертики, что наводило на определенные подозрения.
- Что-то случилось, Гилберт-кун? – чуть выгибая бровь, осведомился Ксарксис.
- Ты не умеешь танцевать! – выпалил Найтрей, сопровождая свои слова обличительным жестом. У него был вид человека, додумавшегося до чего-то значительного.
- Ну надо же. И что же подтолкнуло тебя к этой блестящей мысли? – саркастически спросил Брейк, расслабленно откидываясь обратно на кресло и мельком радуясь, что бокал все-таки поставил заранее.
- Я ни разу не видел тебя танцующим. Не только сегодня. А еще ты постоянно увиливаешь от прямых приглашений.
- Даже так?.. И что по-твоему это должно означать?
Голос Брейка был ядовит и сладок как обычно, и это слегка пошатнуло уверенность Гилберта. Найтрей буркнул в сторону:
- Я уже сказал тебе.
Ксарксис снисходительно улыбнулся:
- Вот видишь. Ты и сам понимаешь, насколько несостоятельны твои доводы. Слуга благородного дома не может быть несведущ в танцах.
Гилберт обескуражено закусил губы, а затем выдохнул:
- Тогда… тогда потанцуй со мной!
- Что, прости?..
- Потанцуй со мной, и я поверю! А если откажешься, то только подтвердишь мои догадки!..
Что за несносный мальчишка!.. Брейк утомленно вздохнул и скучающе произнес:
- Не вижу здесь дамы.
- Я сказал, потанцуй со мной.
- Это бред. Исключено.
- Значит, ты не умеешь! – воскликнул Гилберт торжествующе. Ксарксис чуть поморщился:
- Я не собираюсь танцевать с мужчиной.
- Отговорки! – убежденно припечатал Найтрей, и наклонился к самому уху Шляпника, вкрадчиво спросив:
- Неужели и правда?..
Чувствуя себя загнанным в угол, Брейк скрипнул зубами, цепляясь за последнюю возможность:
- У нас нет музыки.
- Я буду считать.
И не успел Ксарксис возразить, как его выдернули из кресла на середину изрядно погромленной гостиной.
- Руку на плечо, - заговорщеническим шепотом подсказал Гилберт, обхватывая Шляпника за талию, и получил в ответ раздраженное:
- Я знаю!..
И тут же:
- А почему это я за женщину?!
- Шшш. Просто считай вместе со мной… Раз, два, три… раз, два, три…
Брейк прикусил губу, забывая о всяком возмущении, потому что чужие руки плавно повлекли его вправо, и приходилось тратить всю ловкость, чтобы не наступить Гилу на ногу. О том, чтобы следить за счетом и попадать в такт, речи и вовсе не шло… И как он мог так попасться? Определенно расслабленная атмосфера посиделок пагубно повлияла на его всегдашнюю осторожность. Как только Гилберт догадался, ведь никогда не отличался наблюдательностью…
Найтрей смотрел на тревожную складку меж точеных светлых бровей, на закушенную губу и чересчур резкие движения, и его неудержимо тянуло улыбаться. Оказалось, что даже у Брейка были слабости. Впервые Гил чувствовал себя сильнее, и это вызывало предсказуемое злорадство. Но помимо него появилась еще непривычная бережность, словно вид неловкого, беззащитного сейчас Ксарксиса требовал от него, Гилберта, готовности к защите и опеке. Это было до того необычно, что Найтрей уступил странному ощущению. Он следил за неуклюжими, порывистыми движениями партнера, чтобы подхватить в случае чего. Брейк тоскливо хмурился и с опаской смотрел под ноги. И это язвительный и хитроумный Шляпник!
Он все-таки споткнулся на очередном повороте и с такой силой вцепился Гилберту в плечи, что тот сбился со счета и, не выдержав, рассмеялся, уткнувшись в шею остановившегося Ксарксиса. Брейк тяжело дышал, и сил на возмущение почему-то не находилось. Плечи Найтрея вздрагивали под его руками, горячее дыхание обжигало шею. Гилберт пах сигаретным дымом, мужским парфюмом и вином, которое подавал сегодня Оскар. Его смех щекотал кожу. И было в этом всем что-то, чему Брейк не мог подобрать название.
Отсмеявшись, Гилберт посмотрел на него, тщетно стараясь грозно сощурить глаза:
- Теперь-то все узнают твой маленький секрет, Ксарксис Брейк.
Брейк расплылся в самой своей благодушной усмешке:
- Конечно, Гилберт-кун. Однако я бы на твоем месте повременил. А то вдруг кто-нибудь случайно шепнет некоторым юным аристократкам, что старший приемный сын Найтреев на самом деле без ума от танцев, просто стесняется это показывать. Мне кажется, подобное известие приведет юных леди в восторг.
Найтрей даже задохнулся:
- Ты… да как ты…
Несколько минут он еще кипел, возмущаясь подлостью Брейка. А потом, выдохшись, помолчал некоторое время и, наконец, хмуро произнес, отворачиваясь:
- Я все равно не собирался никому рассказывать.
Усмешка Ксарксиса стала шире:
- Я знаю. Но всегда лучше подстраховаться.
С этими словами он взял Гилберта за рукав и потянул к выходу:
- Кажется, фейерверки еще не кончились. Мы наверняка успеем под самый занавес.
Найтрею ничего не оставалось, как последовать за ним.
Зачем?..Зачем?..
Гил знает, что такое ревность. Он встречался с ней и раньше. Когда Оз уделял больше внимания Алисе, например. В груди – или не в груди?.. в сердце?.. душе? – разливалась едкая отрава, меняла голос, делая его саркастичнее и холоднее, попадала в глаза, вмиг превращая Алису в Черного Кролика, Цепь, жаждущую забрать его господина в Бездну.
Но эта ревность забывалась в тот же миг, стоило встретить безмятежный взгляд Оза. Он не делал различий меж Гилом и своей Цепью. Ведь это были его друзья! О каких различьях может идти речь?
И Найтрей сразу чувствовал облегчение, смешанное со стыдом. Он отводил глаза, закуривал и сразу теплел к Алисе.
Но та ревность, что он чувствовал сейчас, была совсем другой.
Господин и Кролик перепирались на заднем плане, Шерон прихлебывала чай в загадочном молчании. Хозяин большой и светлой гостиной заправил за ухо рыжую прядь, не отрываясь от беседы.
Руфус Барма сидел, чуть подавшись вперед, и с внимательным прищуром слушал рассказ Брейка о делах Пандоры.
Шляпник расслабленно помешивал сахар в чашке с чаем и говорил о поимках незаконных контракторов, о обстановке в стране, о бумагах для Четырех Герцогских Домов…
Эти двое говорили так долго и о вещах, понятных только им одним, что все остальные давно утратили всякий интерес к беседе, и каждый развлекал себя, как мог.
Гилберт мучился от невозможности закурить в апартаментах герцога и старался лишний раз не смотреть в сторону говоривших.
И все же не получалось удержаться от взглядов украдкой.
Брейк и Барма уже перешли на тон куда ниже прежнего, слова не разобрать. И становилось ясно, что ради этого-то и затевалась вся встреча. Вся ненужная шелуха отпала еще при приветствиях, обмене новостями, светские манеры приобрели особую заостренность, скупость, точность, все взгляды – рассчитаны до мелочей, каждое движение – часть беззвучной, бессловесной беседы, понятной только этим двоим.
Словно они находились за гранью, в каком-то ином пространстве, живущем по совсем другим законам.
Взгляд искоса – откинуть волосы – закусить губу – усмехнуться с искренним расположением, как сигнал начала боя – руки то плавно и неспешно делают положенные этикетом пассы, то мелькают, как у карточного шулера. Каждый знает правила этой игры наизусть, каждый ведет свою партию: временный альянс - холодная война - хрупкий мир - снова альянс, - каждый стремиться обвести другого вокруг пальца.
Но сейчас у них союз, и мелкие штришки противоречий, наконец, ложатся под одну гребенку, стихают, и картинка становится целой.
И это завораживало.
И тогда хотелось схватить чертова Брейка за руку и выдернуть отсюда.
Потому что Гилберт чувствовал, что в этот закрытый мир ему хода нет…
Мир на двоих.
И тогда в полный рост вставал, наконец, тщательно отгоняемый вопрос: зачем?..
Ворон старался его себе не задавать, ни разу с тех пор, как они вернулись из памятной поездки в театр. Но вот сейчас, когда становилось ясно, что Брейк действительно сильнее и старше настолько, что ему ничего не даст присутствие его, Гилберта, рядом… зачем?
Ради чего все это?..
И кому это нужно?..
Карамелька за карамелькой отправлялись в рот, Руфус чинно отпивал из чашки. Взгляды, встречающиеся только на мгновение, взгляды, говорящие больше, чем витиеватые слова, рассыпаемые над позолоченным солнечным светом чайным столиком.
Пространство только для них. Понимание с полукивка…
…Зачем?
Всю обратную дорогу Оз, которому слишком скучно было слушать обмен информацией в обрамлении светских экивоков, требовал, чтобы Ксарксис изложил ему суть.
Кажется, ему удавалось с переменным успехом, Гилберт не слушал.
Невидящим взглядом смотрел в окно и старался ни о чем не думать. За окном кареты проплывал знакомый лес, небо затянули тяжелые грозовые тучи.
Спустя какое-то время – Найтрей не запомнил – первые тугие струи ливня упали на землю. Дождь барабанил по стеклам, стекал прозрачно-черными дорожками, похожими на слезы.
- Вы давно знакомы с герцогом Бармой?.. – в голосе Оза праздное любопытство.
Гилберт замирает, переставая слышать дождь, скрип колес, далекие раскаты грома…
- Оз-кун, ты меня удивляешь. Насколько я помню, ты был представлен Руфусу Барме в тот же день, что и я.
- Пфф.
Оз, конечно, не поверил. Да и сам Гилберт тоже. Но допытываться дальше Безариус не стал, чтобы не затронуть чего-нибудь лишнего. Видно еще долго тот день будет им всем аукаться.
После этого, едва рассвело, Оз вместе с Алисой и Вороном снова отбыли на задание. Потом на еще одно. В особняк Рейнсвортов прибыли только спустя две недели. А через день Шэрон в сопровождении Брейка скрылись из видимости – важные дела.
И по вечерам Гилберту отчетливо не хватало шуршания конфетных оберток, едких комментариев и чужого тепла под боком.
…Привык.
Вернется Брейк, и можно будет опять тайком пробираться в его спальню, минуя сторожевых-горничных и вздрагивая от каждого шороха. Всякий раз, как приключение. А потом осторожно-осторожно прикрывать дверь и выслушивать шпильки, мучительно краснея и почти крича в ответ. А потом в ужасе замолкать – а вдруг кто-то услышал?.. – и видеть как Брейк беззвучно хихикает, наблюдая за его терзаниями. Можно снова с рук есть эти вечные кофейные карамельки и во сне невольно перетягивать одеяло на свою сторону.
Можно. Только зачем?..
- О чем вы говорили с герцогом Бармой?
Длинный рукав легкомысленно порхает в воздухе.
- Вспоминали прошлое.
А потом рукав замирает, опускается плавно, как опавшие листья осенью.
- Жаль только прошлое не всегда приятно вспоминать.
Гилберт устраивает голову у Брейка на коленях.
Молчит.
За окном снова дождь. Шуршат обертки от карамелек.
- Давно ты его знаешь?..
Голос Брейка не получается описать. Зато улыбка – спокойная, насмешливая и… старческая.
- С самого начала.
И вот поди пойми, шутит он или нет. Гилберт закрывает глаза.
Ливень тихо барабанит по крыше.
Разве что чуть-чуть.Разве что чуть-чуть.
Брейк сидит в гостиной, удобно расположившись на диване, пьет кофе и просматривает собранные сведения о контракторах. Гилберт лежит на том же диване, устроив голову у Брейка на коленях. Такие минуты случаются нечасто, но неизменно приносят с собой хрупкое ощущение покоя. Можно не бояться обидных колкостей и шпилек, не готовиться огрызаться в ответ… Обычно в такие моменты Гилберт чувствует себя немного неловко и просто молчит, наслаждаясь тишиной, уютом и еле заметным запахом корицы, который неизменно исходит от Шляпника. Однако в этот раз он вертится, как уж на сковородке, пытаясь справиться с волнением.
Брейк замечает, что Найтрей ведет себя странно. Ворон сосредоточенно хмурится, ерзает, несколько раз открывает рот, но так ничего и не произносит. Все это мешает Шляпнику работать, и, наконец, тот, коротко вздохнув, спрашивает прямо:
- Ты хочешь что-то сказать, Гилберт-кун?..
- Нет… то есть да… то есть…
Найтрей замирает, глубоко вдыхает и, глядя ему в глаза, выпаливает на одном дыхании:
- Скажи… Ты меня любишь?..
Брейк настолько не ожидает ничего подобного, что едва не обливается кофе. Впрочем, Ксарксис быстро справляется с собой. Он считает, что есть случаи, когда ложь во спасение может оказаться куда губительнее правды. Поэтому он вздыхает, мысленно готовясь к серьезному разговору, и отвечает:
- Пожалуй, нет.
Однако Гилберт его удивляет. Он подозрительно сужает песочные глаза и уточняет:
- Совсем-совсем?..
Абсурдность ситуации начинает зашкаливать. Брейк осторожно произносит:
- Ну… разве что чуть-чуть.
Найтрей выдыхает с облегчением, сразу же заметно расслабляясь. Бормочет:
- Слава богу!..
И в ответ на недоуменный взгляд Брейка, начиная понемногу заливаться краской, поясняет:
- Просто я тоже тебя… - в этом месте он запинается, пунцовеет, и, отведя взгляд, хмуро заканчивает, - разве что чуть-чуть… И если бы ты… любил меня… – эти слова также даются ему с заметным трудом, - то это было бы неправильно.
К концу этой сбивчивой речи Брейк кусает губы, чтобы не расхохотаться. О небо!..
Гилберт, заметив это, становится бордовым и порывается подняться, но Шляпник удерживает его за плечо и, все еще посмеиваясь, примирительно качает головой:
- Твоя логика просто прелестна, Гилберт-кун.
И добавляет уже более серьезно:
- Но я рад, что ты тоже… разве что чуть-чуть.
Последние слова все равно вызывают неудержимую улыбку, несмотря на все попытки соблюсти торжественность момента.
Гилберт лежит у Ксарксиса на коленях и заворожено смотрит на мальчишески озорную улыбку, которую тот до сих пор пытается сдержать, закусив губу, на выбившуюся белую прядь, на трепещущие ресницы.
Он негромко просит, прежде чем успевает подумать:
- Поцелуй меня.
Брейк замирает, смотрит на него с недоумением, однако Гилберт серьезен. Ксарксису хочется подразнить его:
- Но мы же вроде как в гостиной?..
Гилберт хмурится, бурчит: «Ну и что?..», но щеки все равно предательски розовеют.
Однако он упрямо повторяет, не отводя внимательного взгляда:
- Поцелуй меня.
Шляпник укоризненно качает головой, сокрушаясь о нравах нынешней молодежи, и послушно наклоняется к нему.
Чтобы спустя полминуты со смехом отстраниться. Целоваться с человеком, лежащим у тебя на коленях не очень-то удобно. Найтрей тоже смеется:
- Мысль была не самая удачная.
- Просто нужна практика, - наставительно воздевает палец Брейк.
Гилберт качает головой, улыбаясь:
- Глупо получилось… Как в книжках.
У Ксарксиса во взгляде вспыхивает опасный огонек:
- Гилберт-кун… кто бы мог подумать… ты читаешь романы? Ну просто день сюрпризов!..
У Гила даже дыхание перехватывает от такой откровенной издевки. Он резко садится:
- Ты…
А Брейк продолжает язвить, стараясь не рассмеяться над забавно-взъерошенным видом юноши:
- Я надеюсь, что хотя бы рыцарские, а не дамские!..
Гилберт суживает глаза, поджимает губы и сверлит веселящегося Ксарксиса потемневшим от гнева взглядом. А потом он делает быстрое движение вперед и ловко опрокидывает Брейка на диван.
Встретившиеся взгляды серьезны.
- Теперь будет удобнее, - говорит Гилберт и накрывает чужие губы своими.
Лайем мнется за дверью, уже четверть часа, не решаясь прервать их тет-а-тет. Он поминутно краснеет, неловко поправляет очки, цепляется за папку с дополнительными материалами, которую просил принести Брейк, и, наконец, решает, что зайдет попозже.
О слабости.О слабости.
Лайем возвращался в штаб Пандоры после очередного посещения званого обеда, плавно перетекшего в ужин, куда привело его задание все той же Пандоры.
Разузнать ничего стоящего так и не удалось, и вследствие этого настроение было не слишком хорошим.
Карета, подгоняемая полусонным возницей, бодро скакала по ухабам. В небольшие окошечки был виден лес и уходящая назад дорога, посеребренная лунным светом.
На задании пришлось задержаться до глубокой ночи. В графском особняке их с Брейком уговаривали остаться заночевать, и Лайем считал эту идею достаточно разумной, однако Ксарксис, любезно улыбаясь, отказался в столь решительной манере, что Луннет не стал настаивать.
Уже когда спускались по парадной лестнице к карете, Лайем собирался все-таки спросить, в чем же причина внезапной прихоти, как Брейк остановился, опершись о перила, и тяжело закашлялся. Быстро прикрыл ладонью рот.
Слуга герцога Барма уже стоял рядом, придерживая за плечо.
Ну стоял, ну держал… а толку-то? Помощи от него не было никакой, только сочувствие. Лайем ожесточенно закусил губу, разыскал в кармане идеально белый платок, протянул Шляпнику, остро чувствуя себя бесполезным, как никогда. Брейк еле кивнул в благодарность и зашелся в новом приступе.
До кареты, стоявшей у подножья лестницы, они добрались спустя еще минут десять мучительного кашля. Платок Брейк сжимал в руке, с беззаботной улыбочкой отговорившись, что прибережет на память, как подарок от дорогого коллеги.
Лайем сильно подозревал, что Ксарксис просто не хочет показывать пятна крови, пропитавшие ткань.
Собственно, именно из-за этого настроение было хуже некуда.
Луннет тихо вздохнул. Всегда с ним так!..
Брейк ненавидит показывать слабость. Ему легче притвориться, что все просто прекрасно и молча терпеть боль, неудобство или неприязнь, чем пожаловаться кому-либо. Он терпеть не может жалость и всегда старается обойтись без чужой помощи.
Это вовсе не означает, что он взваливает все на себя. О нет! Ксарксис с удовольствием «перепоручает» Лайему бумажную работу, беззастенчиво командует Озом Безариусом и Алисой-сан, и распоряжается Гилбертом, как своей собственностью.
Но в сущности, это всего лишь мелочи. Все, что хоть сколь-нибудь серьезно, Шляпник предпочитает делать сам. И при этом никому ничего не сказав. У него всегда полные рукава козырей и уже сданных карт, он так ловко избегает разговоров начистоту, что собеседник даже не успевает заметить, как его обводят вокруг пальца.
Но эта идиотская привычка справляться со всем в одиночку может стоить ему жизни. И Шляпнику невдомек, что его глупое упрямство заставляет волноваться его друзей.
Ах да, он же не считает их всех своими друзьями.
И до сих пор не научился доверять.
Лайем, наконец, находит в себе силы начать разговор и растолковать этому дураку, что он не прав…
Брейк ненавидит быть слабым. Вот и сейчас, он сидит почти прямо, лишь голова бессильно откинута назад, на спинку сидения.
Даже во сне он старается казаться сильным, не пытаясь положиться на тех, кто рядом.
Лайем укоризненно улыбнулся, глядя на это, и осторожно устроил голову Брейка у себя на плече.
…Одно радовало: все же были двое, кого Брейк подпустил к себе ближе, чем остальных.
Когда протирающий глаза Ксарксис спустился с подножки, на лестнице его встречала строго поджавшая губы госпожа Шэрон в накинутой на плечи теплой шали. А чуть поодаль к перилам прислонился хмурый Гилберт Найтрей, стряхивая пепел с кончика сигареты.
Выходя Брейк оглянулся и улыбнулся без шутовства, с такой редкой серьезностью:
- Спасибо, Лайем.
Луннет поправил очки и церемонно кивнул. И сказал кучеру направляться в штаб Пандоры.
Платье.Платье.
Ну, в общем, по этой картинке писали уже все. Ну и я тоже, не стоять же в стороне?..
- Мы придем на прием по отдельности, так будет меньше подозрений, - инструктирует Брейк. – Ты представитель дома Найтреев, так что тебе быть там положено, и это не вызовет никаких нареканий. Ты, Лайем, слуга герцога Бармы, поэтому и твое присутствие вопросов не возбудит. А вот я еще с прошлого раза под подозрением, - Ксарксис выразительно взглянул в сторону Гилберта, по вине которого он подставился в тот самый «прошлый раз». Найтрей поджал губы, не желая признавать его правоту, а Шляпник тем временем продолжал: - Так что мне придется маскироваться.
- Как мы тебя найдем? – поправив очки, осведомился Лайем. Он не понаслышке знал, как Ксарксис умел перевоплощаться при желании. И это знание далось… немалой ценой.
Брейк беззаботно помахал рукой:
- Я сам к вам подойду.
И тут же строго прищурился:
- Лайем, ты и Гилберт отвечаете за прикрытие. Помним, что наша цель – забрать книгу из фамильной библиотеки этих господ. И при этом, - снова выразительный взгляд на Ворона: - не попасться.
- Да знаю я! – вспылил тот. – Я…
- Вот и прекрасно, - довольно улыбнулся Брейк, не давая Найтрею продолжить тираду. – Встретимся на приеме.
Званый ужин длился уже час с лишним, а Брейка все не было видно. Гилберт начал нервничать. Лайем находился в другом конце зала, и изредка они встречались одинаково встревоженными взглядами.
Следуя наставлениям того же Шляпника, Гил старался по мере сил извлекать пользу даже из задержки. С видом знатока светских сплетен он уже продолжительное время почтительно выслушивал последние новости из уст двух герцогинь: пожилой и молоденькой, недавно удачно выскочившей замуж, одного овдовевшего маркиза и попыхивающего дорогой сигарой барона. Сплетни сплетнями, но обычно именно в них, как учил Брейк, видно обстановку, сложившуюся в обществе. Однако сегодня, к несчастью, ничего стоящего внимания не было, и вскоре Гилберта уже мутило от запаха крепкого табака и от перечисления всех «тех страшненьких кузин из предместий Сабрие», которые «изо всех сил пытаются подобраться к богатым женихам». Но все же это было меньшим из зол, потому что юные аристократки не рисковали соваться к язвительным герцогиням и высокомерному старому маркизу, даже когда рядом с ними стоял сам Гилберт Найтрей. И в какой-то мере это было просто спасением.
Через несколько минут барон с сигарой, извинившись, отошел, отвратительная табачная вонь выветрилась, и жизнь стала почти прекрасна. Гилберт отпил шампанского из поданного официантом бокала и смог даже изобразить на лице мину сердечного внимания к ворчанию седого маркиза.
А потом барон вернулся, ведя под руку стройную молодую женщину, помахивающую веером.
- Леди Элеонора Бриолоне, моя дальняя родственница.
Женщина присела в реверансе перед разом насторожившимися герцогинями, грациозно подала руку для поцелуя сперва восхищенному вдовцу-маркизу, а потом и смущенному Гилберту. И лишь когда Найтрей встретился с ней глазами, он понял, что же его напрягло в родственнице барона. Элеонора-Брейк ожгла его предупреждающим взглядом, обворожительно улыбнулась и пропела глубоким, бархатным контральто:
- Вы должно быть Гилберт Найтрей?..
Юноша с трудом выдавил из себя кивок.
- Я была бы вам благодарна, если бы вы познакомили меня с вашими братьями. Я так много слышала о них.
С этими словами она… то есть он… или все же она?.. обернулась к барону, и тот добродушно расхохотавшись, похлопал Гила по плечу:
- Ну что ж, поручаю свою троюродную внучатую племянницу вашим заботам, молодой человек.
И заговорщеническим шепотом добавил, придержав за локоть:
- Будь осторожен, мальчик. Эта дамочка та еще штучка.
И проказливо подмигнув, легонько подтолкнул к ожидающей Элеоноре, сопроводив это словами, в которых явственно звучал недвусмысленный намек:
- Развлекитесь хорошенько!..
Гилберт покраснел, цапнул Брейка под локоток и потащил через толпу.
- Твои братья в другой стороне, - заметил… заметила леди Бриолоне. В то время как Найтрей зашипел ей на ухо:
- Та еще штучка?.. Где тебя носило? Да что вообще происходит?!
Брейк-Элеонора подхватила с проплывающего мимо подноса два бокала с шампанским. Один тут же залпом опустошила сама, смущенно хихикнув, второй вручила остолбеневшему Ворону.
- Может, потанцуем?.. Хотя нет, не стоит. Эти белые вальсы ужасно нудные, не правда ли?
Найтрей по инерции взял бокал, изумленно глядя на порозовевшее личико своей спутницы… Но это же Ксарксис!.. Ведь так?..
Элеонора уже схватила его за рукав, возбужденно указывая куда-то в другой конец зала:
- Смотри!.. Там твой брат! Ну этот, который лощеный. Как же его… - озабоченно наморщила белый лобик. – Виктор… Вильям… нет… Винсент!.. Точно, Винсент!
Гилберт терялся рядом с таким Брейком. Ему всегда было трудно с женщинами, и пусть он прекрасно знал, что это лишь маскарад, он чувствовал странную робость перед сиреневой парчой, кружевами, рюшами, долгими взглядами из-под ресниц и глубоким, низким контральто. Он с самому себе непонятным смущением теребил пальцами края рукавов своего камзола.
- Ты… то есть, вы хотите к нему подойти?..
- Если честно, то нет, - капризно дернула плечиком Элеонора и, взяв его за руку, потянула куда-то.
- Там на галерее есть премилый уединенный столик.
Жар его-ее ладони чувствовался даже сквозь тонкую ткань перчатки. Когда вожделенный столик был достигнут, леди Бриолоне плюхнулась на стул, усиленно заработала веером, не давая возможности кому бы то ни было читать по губам, и заговорила:
- Я был в библиотеке. Книги нет.
- Что?! Но как же…
- Тсс! Я узнал, что ее забрал хозяин дома. Скорее всего, она у него в кабинете. Это на втором этаже, в западном крыле.
- Но туда же нельзя гостям!..
- Вот для этого ты мне и нужен. Идем.
Полутемные, богато отделанные коридоры тянулись, казалось, бесконечно. Казалось, в основном, из-за страха быть застигнутыми. При звуке чьих-либо шагов Брейк-Элеонора с удивительным проворством запихивала Гилберта в ближайшую дверь, и они застывали, по очереди прижимаясь к замочной скважине, и ожидая, пока шаги стихнут.
- Уже скоро, - шепотом сообщила… сообщил Ксарксис.
Тишину нарушало лишь тяжелое дыхание и шелест платья.
Кабинет был обшарен вдоль и поперек, однако книги не было. После получаса стараний было решено отправляться назад не солоно хлебавши. Прием должен был скоро окончиться.
Той же дорогой они стали пробираться обратно в залу. Они крадучись двигались по длинному коридору, основной достопримечательностью которого являлись стоящие через каждые несколько метров доспехи.
Неожиданно впереди за поворотом скрипнула дверь, и на стену упало яркое пятно света. Брейк оглянулся по сторонам – но пути к отступлению не было: ни одной комнаты, даже самого завалящего чуланчика не выходило в этот коридор. Гилберт лихорадочно обернулся, но слишком быстро осознал, что до угла никак не успеть.
Черт, черт, черт!..
Послышались шаги. Неожиданно Элеонора отпрянула к стене, дернув Найтрея за собой. Отчетливо звякнул потревоженный доспех.
- Быстрее! Целуй меня!..
- Ч-что?
Брейк пробормотал «О боги…» и рывком притянул Гилберта к себе за воротник. Поцелуй Ксарксиса был уверенным и театральным. Ненастоящим. Настоящими были только мягкие губы, покрытые липким, душистым слоем помады. Под ладонями Гилберт чувствовал тугую шнуровку корсета и тяжело вздымающиеся бока. Пальчики в тонкой перчатке ласкали затылок, развязав ленту, стягивавшую волосы. И все – фальшиво, напоказ.
Шаги приближались. Остановились в нескольких метрах.
- Неужели… Вот так… сюрприз, - произнес какой-то смутно знакомый голос, и в нем явственно звучало потрясение. Говоривший замер, не двигаясь с места.
..А пахла она тонкими женскими духами – что-то пряное, восточное, - карамелью и корицей. Гилберт и сам не заметил, как начал отвечать. Страстно, глубоко, совсем не так, как положено по сценарию, игнорируя удивленный взгляд Брейка. Волна жара прошла по позвоночнику, и рука, что не упиралась в стену, сама лихорадочно зашарила сперва по чертовой шнуровке, а потом по рюшам, кружевам, оборкам, вниз, задирая пышную юбку…
Железные пальцы сомкнулись вокруг запястья Гилберта, не давая ладони сдвинуться выше, и боль привела в чувство почти так же хорошо, как ледяная ярость в красном глазу.
Тот же, кто их застукал, продолжал стоять в нескольких шагах.
Найтрей было дернулся отстраниться, осознав свои действия, но ручка, лежавшая на затылке, сдвинуться не дала. Взгляд Брейка обещал смерть, однако пальцы, сжимавшие запястье Гила чуть расслабились, и плавно потянули его руку вверх, поощряя. Гилберт ощутил, как заливается краской, но послушно заскользил ладонью по чужому бедру, чувствуя тонкий чулок… о боже…
Человек, наблюдавший за ними, должно быть, наконец, поверил глазам, а может, просто насмотрелся. Обошел их по наибольшему радиусу и торопливо скрылся за поворотом.
Найтрей, наконец, отпрянул, не смея поднять глаз:
- Я… я не знаю, что на меня нашло…
- Вот как?.. – голос Брейка был опасно мягок.
Гилберт боялся даже как следует вздохнуть.
- Что ж, ладно, – неожиданно тон Ксарксиса переменился на спокойный, даже удовлетворенный. – Ничего страшного.
- Ничего страшного?.. – не веря своим ушам, переспросил Гилберт, поднимая, наконец, взгляд. Чтобы тут же отвести его, остро чувствуя, как горят щеки – помада была размазана по припухшим губам и недовольному лицу Брейка. Не без его, Гилберта, участия. Внутри снова начал собираться жар, и от этого предательский румянец вспыхнул еще сильнее.
Шляпник же тем временем невозмутимо продолжал:
- Ничего страшного. Просто со следующего раза женщиной будешь одеваться ты. А я… буду прикрывать, - с многообещающей улыбкой закончил он.
Гилберт почувствовал, как засосало под ложечкой.
- А может… как-нибудь… без переодеваний?
Мимолетный взгляд Ксарксиса заставил его забыть о возражениях и захлопнуть рот.
- А теперь помоги мне поправить юбку… похотливое животное, - не сдержавшись, прибавил Шляпник.
- Брейк!!! – в потрясенном возгласе Найтрея стыда и возмущения было поровну.
На следующий день Гилберт столкнулся с Винсентом, тихо, как вор, пробираясь по собственному поместью.
- Братец! Ну надо же…
- И тебе доброго утра, Винсент, - ответствовал «братец», отступая к выходу. Времени, чтобы выслушивать явно разозленного чем-то Винсента, просто не было.
- Куда ты так спешишь?.. – вкрадчиво поинтересовался тот, делая шаг вперед. – Уж не к той ли барышне с брабантским кружевом на подвязке?..
Гилберт отшатнулся, распахивая глаза:
- Так там был ты?..
- Да, - Винсент тем временем наоборот наступал, и, подойдя к брату вплотную, с нежностью, безошибочно выдававшей лютую ярость, зашептал на ухо:
- Я найду ее, кем бы она не была. И больше она не появится в этих краях. Ты мой, Гилберт. И я не собираюсь ни с кем тебя делить…
Гилберт отстранился – может резче, чем следовало, пробормотал торопливо что-то невразумительное и все-таки выскочил за дверь. Вообще-то, на месте оскорбленного влюбленного… или любовника, а может и просто брата, он должен был высказать что-то вроде: «Да что ты себе позволяешь?!» или «Только приблизься к ней, и пожалеешь!..» или «Что ты вообще несешь?»
Но Гилберту хватало уже и того, что удалось вырваться из цепких рук младшего. По дороге обратно в особняк Рейнсвортов жизнь представлялась Найтрею чередой мрачных совпадений.
Одно радовало: личность «барышни» Винсент так и не опознал. Страшно подумать, что было бы, случись иначе.
Месть.Месть.
Вернувшись от Найтреев, Гилберт, помявшись немного, все же решил подняться к Брейку.
…Что-то пугающее было в этом платье, Ворон вчера сам себя не узнавал: он еле дождался, когда хлопнет за спиной дверь спальни. Шнуровку корсета чуть не рвал зубами … Ошеломленный Брейк даже не возмущался такому вандализму.
Но теперь наваждение схлынуло, и Гилберт справедливо ожидал кровавой вендетты. Впрочем, Ксарксис мстит расчетливо, тонко и не сразу, так что передышка в день-два должна быть. Назад шел почти без опаски.
Почти – ключевое слово.
Брейк сидел в кресле и мирно читал книгу. Кровать застелена, комната прибрана. Мистическое платье – исчезло. Нужно признать, что Гилберт выдохнул с облегчением.
Ксарксис сделал вид, что не заметил его прихода.
Благоразумно решив, что лучше его не тревожить, Гилберт осторожно опустился на краешек кровати и стал задумчиво разглядывать комнату. Не то чтобы он раньше ее не видел, но нужно же чем-то себя занять.
Спустя полчаса он обратил внимание на краешек чего-то блестящего, торчащего из гардероба. Подошел ближе и с опаской открыл дверцу.
Так и есть, платье.
Потерявшее очертания человеческого тела и висящее в темном шкафу, оно казалось почти безобидным. Гилберт остановился, рассматривая. Повинуясь внезапному вдохновению, стянул с вешалки, разложил на постели, расправил складки: сиреневая ткань переливалась перламутром. Надо же, а вчера не заметил. Оборки были помяты, и Ворон поспешно запретил себе вспоминать сцену в коридоре… да и в спальне тоже…
Вырез платья был отделан пышными шифоновыми бантами разных оттенков фиолетового и голубого.
- Мм… а я весь вечер думал, что ты туда подложил, - рассеянно обронил он, задумчиво касаясь пальцами бантов.
Спустя пару мгновений он заметил, что молчание в комнате стало каким-то странным… звенящим?..
Найтрей обернулся. Брейк смотрел на него внимательным, каким-то непонятным взглядом. Наконец, Гилберт не выдержал.
- Что?!
Кукла на плече Ксарксиса весомо качнула головой:
- Совершенно точно.
Гил непонимающе нахмурился:
- Что «совершенно точно»?
Брейк с убийственной серьезностью медленно произнес:
- Совершенно точно… Я не ошибся вчера. Ты – похотливое животное.
Гилберт подавился воздухом, а Шляпник с жалостью посмотрел на его пунцовеющие щеки и участливо спросил:
- Может быть, тебе девушку завести, Гилберт-кун?..
…Найтрей жестоко ошибся, полагая, что месть не настигнет его сегодня.
Одиночество.Одиночество.
После возвращения из Сабрие Гилберт впадает в задумчивость. Обыденность дала сбой в том месте. Обыденность мира, никак не связанного с законами природы.
Брейк не желал слышать никаких извинений, ловко не давая Ворону и слово сказать в тот день, когда пришел в себя после трехдневного забытья.
…Кажется, тогда Найтрей впервые серьезно испугался за Шляпника. Он был зол из-за перепалки, из-за дурацкой манеры этого клоуна с отчаянным сопротивлением мириться с чьей-либо помощью, из-за отвратительной привычки ни о чем не рассказывать заранее… К тому моменту, как они вышли к Озу, Гилберт уже успел проклясть Сабрие, всех контракторов и Брейка в частности.
Когда оказалось, что с господином все в порядке, облегчение было настолько велико, что даже раздражение как-то отошло на второй план. Вместе с раздражителем.
Гилберт был так захвачен радостью, разом навалившейся усталостью и беспокойством – что? ранили?.. но кто? когда?.. – что просто забыл об остальном.
Наверное, в этом нет ничего удивительного – десять лет же как-то умудрялся не видя и не вспоминать. И когда Элиот закричал: «Брейк?!», Гилберт даже не сразу осознал, что такое.
А потом внутри что-то дернулось. Крутанулся назад и…
Ксарксис не приходил в себя три дня. Впервые так долго.
Ворон не сидел у кровати, не кружил под дверью – вообще не подходил. Даже не спрашивал специально, есть ли улучшения.
Курил одну за другой сигареты и думал. О том, что с Брейком и раньше случалось, и чего волноваться, это же Брейк – такого даже при большом желании, неоднократно у Найтрея появлявшемся, извести невозможно. Это же Брейк, черт побери!..
А еще думал, что хорошо, что жил Гилберт все-таки у себя, хоть периодически и ночевал в другом крыле особняка Рейнсвортов. Не надо о вещах беспокоиться, все на месте.
И что Ксарксис лежит там в одиночку в темноте и кашляет, кашляет, кашляет… и дрожит... Он всегда дрожит, как на сквозняке, во время приступов.
Гилберт за эти три дня, кажется вообще все передумал. И что бы ни было в мыслях, внутри жгло, нехорошо жгло стыдом и виной.
Не уследил, не досмотрел, не помог… Вечно уверенный, что Ксарксис Брейк не человек, а демон во плоти, и что с ним может случиться?.. а вот господин…
И в тот единственный раз, когда должен был быть рядом, причитал над царапинами Оза.
А извинений Брейк слушать не пожелал – чуть поморщился и перебил, не позволяя и рта раскрыть.
Брейк вообще этого не любит. И виноватым его не считает.
Только вот слова-то рвутся наружу, хоть и не нужны никому, кроме самого Гилберта.
А еще Ксарксис его словно избегает. Хотя какое там избегает, постельный режим, строгая Шэрон, даже из покоев не выйти.
Просто… смотрит куда угодно, но мимо, заговаривает со всеми, безлично, улыбается и тянется к пирожным – ванильное, ванильное, ванильное… А вот шоколадные и персиковые почему-то не замечает. Разлюбил?..
Гилберт посвящает мысли таким мелочам, чтобы не думать о том, каково Брейку в одиночестве, о том, почему встретиться с ним взглядом никак не выходит, и нет даже предлога заглянуть в одиночку, и послезавтра задание Пандоры, нужно ехать куда-то на северо-восток, а он так и не сказал, насколько испугался тогда… и соскучился… и беспокоится…
Он сталкивается с Лайемом в коридоре.
- О, господин Найтрей. Вы к Брейку?.. Если вы не против, занесите ему лекарство.
- Д-да, конечно…
- И проследите, пожалуйста, чтобы он выпил! Спасибо!..– вечно торопящийся Лайем уже на бегу продолжает бормотать. – А то знаю я его, не выпьет же… как ребенок, честное слово…
Вот и предлог.
Откуда тогда эта тревога?..
- А-а, лекарство… - скучающе тянет Ксарксис, маша рукой в воздухе. Он сидит спиной к двери, свесив ноги с кровати и очевидно собираясь вставать. – Спасибо за трогательную заботу, Лайем, поставь его…
- Это я, - негромко говорит Ворон, прикрывая за собой дверь.
- Гилберт? – что-то в голосе Брейка неуловимо меняется.
- Нужно выпить это.
Молчание.
- Да… поставь на тумбочку.
- Нет. Я дам тебе. Нужно выпить сейчас.
- Ну надо же, раскомандовался… - в интонациях Ксарксиса явственно не хватает язвительности, и Гилберт снова чувствует укол вины.
- Вот, - он протягивает стакан с золотисто-бурой жидкостью. Шляпник после секундной заминки берет его и неторопливыми глотками выпивает до дна.
- Гадость, - подводя итог, возвращает стакан.
Найтрей просто смотрит на него. На нелепую пижаму, растрепанные со сна волосы, бледную усмешку…
- Не стоит изображать застенчивого гостя, Гилберт-кун, все равно не поверю. Садись, раз уж пришел.
Гилберту не хочется перепираться, и он просто молча опускается на покрывало рядом.
- Как ты?.. – наконец, спрашивает он.
- Великолепно!.. Лучше просто не бывало, - с сарказмом откликается Брейк.
- Я серьезно.
- Да я в общем-то тоже, - усмехается Ксарксис, разворачивая очередную карамельку. Перед этим долго вертит ее перед глазами, напряженно щурясь и бормоча под нос:
- Подложили невесть что… А все Лайем…
…Гилу смешно и, наконец-то, спокойно. Брейк здесь, рядом, под боком, не избегает, не лежит в забытьи. Гилберт не может насмотреться, надышаться, ему хочется всего и сразу. Он тянется за поцелуем, но Брейк ускользает, негромко смеясь. От него пахнет лекарством и мятой. Шляпник легонько щелкает Найтрея по кончику носа:
- Тише, тише, Гилберт-кун.
Тонкие прохладные пальцы Брейка спускаются ниже, ложатся на губы, то ли призывая к молчанию, то ли очерчивая. Замирают.
А потом снова вверх, по скуле, к виску, зарываются в растрепанные темные пряди.
Гилберт чувствует смутное беспокойство, он хочет поймать взгляд Ксарксиса – но светлая челка мешает, прячет от него Брейка.
Видно только чуть усмехающиеся губы.
Ворон чувствует что-то странное, хоть и не может понять, что именно. Но почему-то не решается спросить об этом.
Да и вряд ли Брейк ответит.
Неожиданно Шляпник наклоняется и мягко целует его в уголок губ, кончики пепельно-белых волос щекочут щеку. Гилберт чувствует, что краснеет – почему-то это жест кажется чем-то намного более интимным и близким, чем все, что было между ними до этого.
А миг спустя Найтрея бесцеремонно разворачивают за плечи и подталкивают к выходу. Насмешливый голос привычно растягивает слова:
- Все-все, Гилберт-кун. Мне пора отдыхать.
- Эй!
В интонациях Брейка мелькает шутливая укоризна:
- Хватит-хватит. Нельзя так утомлять больного человека.
Ворон поджимает губы и выходит, буркнув через плечо что-то маловразумительное.
Предательский румянец все не спешит покидать щеки.
И все-таки… и все-таки что это за странное чувство?
Что не так?
Гилберт задумчиво закуривает и безотчетно хмурит брови.
А Брейк усмехается, прижимаясь спиной к закрывшейся двери, невидяще смотрит вперед. И учится привыкать к одиночеству.
Речь совсем не о танцах.Речь совсем не о танцах.
Шэрон чувствовала, что внутри все замерло.
В сознании лихорадочно вертится: шутка… это все шутка, одна из его дурацких выходок, да, конечно, просто шутка… А в глазах уже вскипают глупые слезы.
Брейк стоит в пяти шагах, отведя взгляд, и его вымученная улыбка действует на Шэрон словно пощечина.
И маленькая герцогиня Рейнсворт берет себя в руки. Сейчас она нужна Ксарксису-нии.
Слезы так и остаются непролитыми.
С широкой, сияющей улыбкой Шэрон делает шаг вперед и уверенно берет своего слугу за руку.
- Тогда я научу тебя заново. Шаг за шагом.
Речь совсем не о танцах, и Брейк покорно склоняет голову, улыбаясь краешком губ.
Лайем был прав… прав во всем.
Ладошка госпожи узенькая и горячая, а поступь решительная, и это совсем не похоже на леди Шелли или на светскую львицу Шерил, и Брейк впервые с тех пор, как вернулся из Сабрие, чувствует, что он, наконец-то, дома.
Шэрон вытягивает его на середину залы, заставляет положить руку ей на талию и негромко произносит:
- Тебе придется научиться доверять своим друзьям.
Ксарксис безмятежно улыбается:
- Как прикажет моя госпожа.
Шэрон величественно кивает и все-таки не может сдержать лукавой улыбки:
- Тогда начнем прямо сейчас.
Гилберт с изумлением смотрит, как Брейк вальсирует с юной герцогиней Рейнсворт.
Движения Шляпника по-прежнему неуверенные, но он словно оставил попытки вписаться в очередную фигуру танца и позволил Шэрон себя вести.
И у него стало понемногу получаться!.. Найтрей не знает, чего он чувствует больше: радости или странного, горчащего удивления.
…Тебе придется научиться доверять своим друзьям.
Брейк повинуется движениям своей госпожи и думает, что, наверное, ему это удастся.
И речь совсем не о танцах.
@темы: pandora fanfiction
-
-
02.08.2010 в 10:00Грустно немного и одновременно так... Приятно что ли.
Огромное вам шипперское спасибо х)
-
-
02.08.2010 в 14:30Всегда пожалуйста
Сама без ума от этих двоих
-
-
02.08.2010 в 15:37-
-
02.08.2010 в 22:02-
-
02.08.2010 в 23:33-
-
12.08.2010 в 19:48-
-
14.08.2010 в 04:25Автор выполнил свой шипперский долг